Благодарствую покорно. Пойтпть домой надобно.
Куда спешишь, Степан Дмитриевич? Сиди. Ну, и как ты решил?
Что решил? — наивно спросил Митрич.
Да с заявкой-то, — дернулся на стуле Иван Максимович.
Заявкой? С заявкой ничего не решил. Сам ковырять начну помаленьку. Цену дает он ничтожную.
Какую? — вытянулся Иван Максимович.
Да так, — уклонился Митрич, — самую ерунду. Сказать срам. Я с ним и беседовать не стал. Так нет говорит: «Забегу еще — непременно сойдемся».
Ты вот что, Степан Дмитриевич, — окончательно уверившись в происках Маннберга, сказал Иван Максимович, — давай начистоту: продай заявку мне. Люди мы с тобой все же… мм… более близкие. Зачем чужака в свою семью пускать? А сам не берись за это дело: не выйдет, по совести говорю. И сам разоришься, и другим заработать не дашь.
Волков бояться — в лес не ходить, Иван Максимович.
Ходить, да не с голыми руками.
Так-то оно так. А все попробовать охота. Больно уж убыточен трактир-от стал.
Цену я тебе дам хорошую… то, что стоит, — запнулся Иван Максимович, — и так в любом деле помощь мету оказать.
Помочь? Ну, какую же помочь, Иван Максимович?
Да мало ли в чем… Могу… У меня всюду есть связи… Или вот, — вдруг придумал Иван Максимович, — отправляю я к тунгусам товар, хочешь — езжай с моим приказчиком в одном караване, лоцман мой Павел Бур-макин парень надежный, заработаешь славно.
Василев знал прекрасно, что Митрич не решится бросить трактир, — сколько лет в нем торговал старик, ни о чём другом не помышляя. Выдвигая свое предложение, Иван Максимович руководствовался правилом: была бы честь предложена… Но Митричем после удачного хождения в тайгу крепко овладел дух авантюризма.
«А что? — подумал он. — В лодке сплавать — милое пело, не на телеге трястись. Ульяна поторгует одна. Под лежач камень вода не течет. Зашибают деньгу тунгусники».
Этта не прочь я, Иван Максимович, светит месяц, не прочь. Благодарствую за приглашение.
Вот и съездишь, — поддержал Иван Максимович, — а там, гляди, и вовсе на торговые дела перейдешь. А рудники разрабатывать — не для тебя.
«Надо будет завтра же уплавить товар, пока на самом деле старый хрыч не собрался», — мысленно закончил он.
Этим ходом Митрич явно проигрывал. Он поздно смекнул, что, соглашаясь в чем-либо с Иваном Максимовичем, тем самым передает игру в его руки. Надо было исправить оплошность.
Светит месяц! — вскричал он, вдруг вставая со стула. — Эка стал беспамятен! Ульяна- от в баню у меня пошла, а я тут сижу, разговоры разговариваю. Народ, поди, у трактира собрался, меня дожидает. Ну, прощайте, хозяева радушные, Иван Максимович, Елена Александровна, — протягивал он руку. — Сердечное почтение Максиму Петровичу со Степанидой Кузьмовной.
Ну, а как с заявкой? — не утерпел Иван Максимович.
Ох, прости уж, Христа ради, Иван Максимович, поговорим другой раз. Верите, времени нет. Как я запамятовал?
«А вечером к нему бестия Маннберг явится. Надо кончать», — решил Василев.
Нет, Степан Дмитриевич, давай уже будем сразу договариваться. А гости твои подождут, — ничего, больше выпьют. Говори цену.
Сколько дадите?
А сколько просишь?
Они стали друг против друга, как косачи на току, каждый готовясь вцепиться сопернику в черную гриву. Оба боялись называть цену. Но первый ход все же был у Митрича.
Двести, — отчеканил он, не смущаясь.
Смеешься, Степан Дмитриевич! — отшатнулся Василев. — Возьми сто.
Благодарствую, Иван Максимович, неподходяш-ше, — и зашагал к двери.
«Значит, Маннберг давал не меньше. Черт! Не упустить бы. Потом не исправишь. Пожалеешь сто — потеряешь тысячу», — мелькнула мысль у Василева.
И вслух:
Так и быть, прибавлю полсотни, — шагнул следе за трактирщиком Иван Максимович.
Неподходяшше, — повторил старик и откинул портьеру.
Ладно, беру, — глухо сказал Иван Максимович. Митрич остановился.
Так когда товарец подготовить?
Какой товарец?
А к тунгусам хочу сплавать.
Готовь, — окончательно побежденный, сказал Иван Максимович, — оформим заявку, и уплывете.
Да, еще вот… Эх, и память стала! — потер лоб рукой Митрич и полез в карман, вытащил бумажник. — Должишко тут за вами, Иван Максимович. Заодно получить бы.
За мной? Какой долг? — изумился Иван Максимович.
Хе-хе! Не мне, Иван Максимович, но все равно что мне. — Он вынул из бумажника лоскут бумаги. — Тут Порфишка Коронотов мне препоручил.
Да ведь Порфирия, поди, и в живых уже нет, — разглядывая расписку, поморщился Иван Максимович, — ; что ж, я вместо него с тобой буду рассчитываться?
Это как вам будет угодно, Иван Максимович, — смиренно сказал Митрич. — Надул тогда, выходит, меня! Порфишка. В вашей-то честности у меня сомненьев не! было. Только не знаю, как мы, Иван Максимович, с за-; явкой-то сделаемся. Может, вы мне наперед деньги упла-| тите, а потом уж бумаги сделаем? Или как по-другому?
Давай, давай, — нетерпеливо сказал Иван Максимович, — заплачу я тебе и по этой расписке.
— Благодарствую, Иван Максимович! Через день, утром, из Шиверска поскакали две почт
вые тройки в разные стороны. Одна увозила в Иркутс пакет с заявкой от имени Василева на право разработк бирюсинских месторождений слюды, другая — в Петер-
бург доклад Маннберга о целесообразности прокладки
железнодорожного полотна в стороне от расположения города Шиверска, левым берегом Уды, через село Ук и далее на село Рубахино, где и надлежит соорудить мост через реку. Этот вариант обосновывался наиболее удобным рельефом местности.
14
Грязи не любит Уда. Только ранней весной, в ледоход, да летом, когда тают в вершинах белки, наливается мутью река. Несет валежник, ил, прошлогодние листья, обмывает каждую гальку, каждый камешек, убирает с берегов мусор и, сливаясь с другими реками, несет его в тихие низовья Енисея, в холодный, туманный океан. А к осени успокоится. Струится вода на
