пустыни.
Несколько минут Халифа сидел в полном одиночестве, глядя на синевато-белые россыпи звезд; затем дверь скрипнула, и он услышал шум приближающихся шагов. К инспектору приблизился Марсуди.
–
Следователь кивнул.
–
Марсуди дружески сжал его руку.
– Поверь, за последние четырнадцать месяцев здесь высказывались и похлеще… Время сейчас такое… Неудивительно, что люди бранятся.
Он присел рядом. Мир словно замер в безмолвном, первозданном величии, какое бывает лишь в глубине пустынь и на вершинах гор.
– Видишь вон там? – спросил Марсуди, указывая рукой на небо. – Созвездие с четырьмя яркими звездами? Нет, левее. Да, оно самое. Вот это созвездие мы называем Танком. Вот смотри – гусеница, вот – башня, а вот – пушка.
Халифа наблюдал за движением его пальца, и действительно обрисованная Марсуди фигура напоминала танк.
– А это, – Марсуди направил руку на другое созвездие, – это Автомат Калашникова. Видишь, прицел, дуло. А там, – он взял Халифу за локоть, – Граната. Во всем мире люди видят на небе красоту, и только мы, палестинцы, смотрим вверх и видим оружие.
Откуда-то издалека донесся вой шакала и почти тотчас угас. Халифа затянулся и накрылся пиджаком, ежась от холода.
– Не могу, – тихо сказал он. – Простите меня, но я не могу с ними работать.
Марсуди грустно улыбнулся и откинул назад голову, глядя в небо.
– Думаешь, я этого не чувствовал? Мой отец умер в израильской тюрьме. Когда мне было девять лет, на моих глазах брата разнесло на кусочки танковым снарядом. Думаешь, я очень хотел встречаться с ними, вести переговоры? Да у меня в тысячи раз больше причин ненавидеть их, чем у тебя.
Блеклый свет луны падал на его мертвенно-бледное лицо.
– Однако я пришел сюда, – тихим голосом продолжил Марсуди. – И начал с ними говорить. И как ты думаешь, что произошло? Через четырнадцать месяцев мы подружились с Йехудой. Мы, которые всю жизнь были по разные стороны фронта, стали хорошими друзьями.
Халифа докурил и бросил окурок в сторону; несколько секунд его яркий кончик еще был виден в темноте, словно жук-светляк.
– Этот Бен-Рой… – пробормотал он. – Если бы кто-нибудь другой… но Бен-Рой… Он неприятный тип. Злобный. У него в глазах это написано. Я не могу с ним работать.
Марсуди кивнул, засунув руки в карман штанов.
– Ты женат? – спросил он. Халифа утвердительно кивнул.
– Бен-Рой тоже собирался жениться.
– Ну и что?
– За месяц до свадьбы его невеста погибла. От бомбы одного из смертников аль- Мулатхама.
–
Марсуди достал руки из карманов и, приложив средний и указательный пальцы к губам, попросил у Халифы сигарету. Египтянин дал ему прикурить, и яркий огонек зажигалки на секунду осветил худое красивое лицо палестинца.
– Через шесть дней в центре Иерусалима пройдет митинг, – сказал он тихо. – Мы решили вместе выступить на этом митинге и открыто заявить о наших планах. Мы хотим провозгласить создание новой политической партии, палестино-израильской партии сотрудничества и мира. Йехуда был прав, когда говорил, что пройдут годы и поколения, прежде чем наши планы смогут реализоваться. Но я думаю, мы сможем это сделать. Я искренне так считаю. Если только не похитят менору. Тогда все, над чем мы так упорно работали, на что надеялись, о чем мечтали, тогда все…
Он осекся, потупив взор.
– Помоги нам, инспектор. Как мусульманин мусульманина, как мужчина мужчину, как человек человека – прошу тебя, помоги!
Что мог ответить Халифа? Тяжело вздохнув и повозив ногой по земле, он кивнул в знак согласия. Марсуди коснулся его плеча, затем взял под руку и повел обратно в заброшенное здание.
Встреча продолжалась еще около часа. Говорили в основном Халифа и Бен-Рой – холодно, не глядя друг другу в глаза, следователи старались суммировать накопленную информацию о Хоте и меноре, сузив поле поиска. Лишь около полуночи разговор подошел к концу.
– Осталось обсудить последнюю деталь, – сказал Милан, давя окурок в пепельнице. – Аль-Мадани. Как с ней поступить?
Гулями прихлебнул оставшийся в стакане чай.
– Ее нельзя подержать в изоляторе до завершения поиска? – спросил он.
Марсуди отрицательно покачал головой.
– Она очень популярна среди палестинцев. Мы только привлечем всеобщее внимание, если будем держать ее под арестом.
– Тогда как быть? – Гулями с треском смял стакан и швырнул его в стоявшее в углу ведро.
Присутствовавшие замолчали, погрузившись в тяжелые раздумья. Керосиновые лампы медленно догорали, и комнату постепенно заполняли густые клинья теней.
– Она может работать со мной, – спустя минуту сказал Бен-Рой.
Все оглянулись на него.
– Она знает не меньше нас, – объяснил он. – И о Хоте, и о меноре – может, даже больше. И она понимает, что будет, если менора попадет в руки аль-Мулатхама. Мы должны ее использовать.
Он говорил довольно убедительно, и Гулями, Марсуди и Милан одобрительно закивали. Только Халифа сомневался в искренности слов Бен-Роя. Он заметил, как израильтянин нервно облизывал губы, и это напомнило ему, как ведут себя обвиняемые на допросе, пытаясь скрыть правду. Он не думал, что Бен-Рой врет; скорее у него был какой-то тайный план. Хотя, возможно. Халифе просто настолько не понравился этот человек, что он не мог его не заподозрить. Пока он раздумывал, Гулями встал с кресла и сказал, что встреча закончена.
Когда все пошли к вертолетам, чтобы разлететься каждый в своем направлении. Халифа обнаружил, что прямо перед ним идет Бен-Рой – здоровенный, как башня, выше его на голову и почти вдвое шире. У египетского инспектора не было никакого желания говорить с этим типом на любые темы, кроме непосредственно касающихся работы, однако врожденное чувство вежливости в конце концов пересилило. Поравнявшись с израильтянином, Халифа сказал, что ему очень жаль, что Бен-Рой при таких трагических обстоятельствах потерял невесту, и это было бы для него самого невообразимой утратой. Бен-Рой смерил Халифу холодным взглядом и, кинув резкое «Да пошел ты!», быстрыми шагами двинулся дальше.
– Странно все складывается, не правда ли? – донесся сзади голос Гулями. – Египтянин, израильтянин и палестинец начали этот процесс, а теперь от египтянина, израильтянина и палестинки зависит его успех. Надеюсь, это добрый знак.
