Никто ничего не знал, никто не мог даже подкинуть дополнительную улику.
За три долгих напряженных дня им удалось обнаружить всего два новых факта: модель грузовиков, на которых приехал Хот с ящиком, – трехтонные «опели-блиц», типичный транспорт вермахта, – а также вытащить из архива «Яд Вашем» имена шести заключенных из Дахау: Янек Либерман, Аврам Брихтер, Ицхак Эдельштейн, Ицхак Вейсс, Эрик Блум, Марк Вессер; четверо первых евреи, двое последних – коммунист и гомосексуалист. Никто из них больше не появлялся в лагере; все попытки выяснить, что с ними произошло и выжили ли они, провалились.
Единственной ниточкой, за которую сейчас пытались ухватиться Лайла и Бен-Рой, было предположение, что Ханне Шлегель, возможно, удалось выйти на след исчезнувшей меноры. Подтвердить или опровергнуть это предположение мог лишь слабоумный брат Ханны, к которому они и пошли на третий день.
– Только время зря теряем, – ворчал Бен-Рой за рулем. – Он ни слова не сказал за последние пятнадцать лет. Он же просто овощ.
Однако инспектор поехал, потому что знал сам: других вариантов нет.
Заранее договорившись по телефону, Бен-Рой и Лайла прошли к северному крылу психогериатрического центра, где на входе их уже ждала доктор Гильда Ниссим. Холодно кивнув и окинув Лайлу подозрительным взглядом, она повела их по безлюдному, ярко освещенному коридору. Дойдя до палаты Шлегеля, доктор строго посмотрела на Бен-Роя и сказала, что после его предыдущего посещения Исаак был крайне взволнован и долго не мог прийти в себя. Она подчеркнула, что категорически запрещает обращаться с пациентом в таком духе и, кроме того, на сегодняшний визит выделяет не больше пятнадцати минут. Затем врач распахнула дверь и прошла внутрь. Следом за ней в палату вошел Бен-Рой. Доктор Ниссим хотела что-то добавить, но инспектор, грубо бросив «спасибо», захлопнул перед ней дверь.
– Вот дура, – проворчал он.
В палате ничего не изменилось с его первого посещения. Все те же рисунки висели на стенах, в кресле одетый в пижаму тощий Исаак Шлегель все так же смотрел в окно, зажав на коленях потрепанную книгу. Бен-Рой схватил стул и уселся напротив него; Лайла осталась стоять у двери, рассматривая многочисленные изображения семисвечников.
– Извините за беспокойство, господин Шлегель, но мне надо еще расспросить о вашей сестре Ханне, – взял быка за рога инспектор.
Как только он начал говорить, глаза Шлегеля расширились от испуга и он начал нервно дергаться в кресле, сгибая и разгибая худые пальцы на книге. Изо рта больного стали раздаваться хныкающие звуки. Бен-Рой прикусил губу, явно недовольный таким настроем старика.
– Не волнуйтесь, мы не сделаем ничего плохого, – сказал Арие, с трудом выдавив кислую улыбку. – Мы просто хотим поговорить. Совсем недолго, обещаю вам.
Снова его попытка успокоить больного вызвала противоположную реакцию: хныканье усилилось, и Исаак еще чаще задвигался в кресле.
– Понимаю, что это непросто, господин Шлегель, и мне очень жаль, что в прошлый раз вы так огорчились, но нам крайне…
Шлегель сжал кулачки и схватился за голову, как боксер, пытающийся защититься от целой серии ударов. Хныканье перешло в стоны, разнесшиеся по палате. Улыбка на лице Бен-Роя быстро сменилось гримасой раздражения.
– Слушайте, Шлегель, я знаю…
– Боже мой! – Лайла подошла ближе, смерив полицейского взглядом, полным укора, и присела рядом с трясущимся Шлегелем. – Шшш, – зашептала она, нежно поглаживая его кулачок. – Вес хорошо, все хорошо. Не волнуйся.
И тотчас напряжение начало исчезать, истошные стоны сменились низким мурлыканьем, похожим на шум холодильника или компьютерного вентилятора.
– Вот и замечательно, – сказала Лайла весело, продолжая ласково гладить руку старика. – Ничего не надо бояться, все будет хорошо, ничего не надо бояться.
Бен-Рой с недоверием смотрел на нее, словно недовольный ее мягкостью, столь эффективно подействовавшей на больного старика. Откупорив фляжку, он сделал быстрый глоток. Со с трудом скрываемой завистью Арие наблюдал, как Лайла успокаивает старика, напевая ему детскую колыбельную, по-доброму разговаривая с ним. Вскоре Шлегель уже был совершенно спокоен. Серыми глазами он бесстрастно смотрел в книгу, позволяя Лайле сжимать его ладонь. Она подождала еще полминуты, затем, собравшись с духом, опустилась на колени, глядя Шлегелю в лицо.
– Исаак, – сказала Лайла мягко, чуть громче шепота, – нам нужна твоя помощь. Ты поможешь нам?
Бен-Рой язвительно усмехнулся, но она сделала вид, что не слышит, концентрируя все внимание на потешной фигуре в пижаме.
– Ты расскажешь нам о меноре, Исаак? Ты же ее видел? Вы с Ханной видели ее, так ведь? У замка, как на твоих рисунках. Помнишь? В Кастельомбре. Вы были тогда детьми.
Глаза Шлегеля застыли на книге, утренний луч узкой светлой полоской лег на его обвисшее лицо. Он молчал, словно не слыша вопросов, и лишь из ноздрей больного исходил еле слышный, неприятный шипящий звук.
– Пожалуйста, Исаак. – Лайла слегка надавила на его руку. – Мы хотим найти менору. Ее нужно найти и защитить, понимаешь? Ты знаешь, где она? Что с ней произошло?
Шлегель не реагировал.
Она спрашивала еще и еще, повторяя одни и те же слова, взывая к его глубоко спрятанным чувствам, пытаясь разбудить, вывести старика из этого аморфного состояния. Но, сколько она ни старалась, Шлегель не подавал никаких признаков бодрого сознания; его как будто засунули в скорлупу, настолько толстую и прочную, что пробить ее не получалось. «Наверное, Бен-Рой был прав и этот визит – лишь пустая трата времени», – с грустью решила Лайла. Она вздохнула и выпустила руку Шлегеля.
– Желтое.
Это был даже не шепот, а легкое сотрясение воздуха рядом с губами Шлегеля, так что нельзя было определить, сказал ли он что-то или нет. Лайла с удивлением посмотрела на старика, но он все так же неподвижно глядел на книгу.
– Желтое.
На этот раз голос звучал уже отчетливее, хотя все равно едва слышно. Лайла почувствовала, как Бен-Рой напрягся и наклонился вперед.
– Боже мой. – Она приблизилась к старику и снова взяла его за руку.
– Что «желтое», Исаак? Что это значит?
Некоторое время он сидел молча, затем медленно поднял глаза на Лайлу – в них теперь смутно забрезжил огонек, как луч от фонаря, пробивающийся сквозь обмерзшее стекло. Высвободив руку из ее ладони, Шлегель с трудом указал трясущимися пальцами на четыре рисунка справа, изображавшие арку в Кастельомбре, и в центре, между ними, один с менорой.
– Желтое, – прошептал он в третий раз, весь трясясь от напряжения, с которым буквально выдавливал из себя это слово.
– Что значит «желтое»? – Бен-Рой подвинулся еще ближе, упершись коленными чашечками в спину Лайлы. – Менора, что ли, желтая?
Старик долго указывал на рисунки, затем его ладонь резко опустилась, и он сжал руки на книге.
– Смотри на желтое.
