по временной шкале, затем перепрыгивая взглядом от стены к стене, вычленяя разрозненные эпизоды и компонуя их в единое целое.
Многие рисунки ассоциировались в его сознании с уже знакомыми моментами из жизни Ханны Шлегель. Так, на изображении над кроватью крупный высокий человек избирал тонкого. Желтый пустынный фон, должно быть, указывал на сцену убийства в Египте. Двадцать, если не больше, рисунков в черных и серых тонах, окаймлявших дверь палаты, воплощали кошмары Освенцима: трубы печей, завитки колючей проволоки, шестеро тел на виселице, ярко-красные пятна, словно вытекающие из ребер привязанных к кроватям людей, и черные конусы, исходящие у них изо рта, символизировавшие, как решил Бен-Рой, стенания умирающих.
Были и менее понятные рисунки. Самый первый из серии изображал большой розовый дом, за которым светило яркое солнце, а из окон выглядывали четыре широко улыбающихся лица. Детское воспоминание из тех далеких времен, когда они с сестрой и родителями были вместе и безмятежно радовались жизни? Или, гадал Бен-Рой, здесь скрывается иной смысл?
Еще более неясным было значение повторявшихся через определенные промежутки, как припев в песне, желтых семиконечных менор. В том, что это аллегория, Бен-Рой не сомневался, но как ее толковать? Может, автор обосновывал религиозное значение своего творчества? Хотя инспектор мог и напрасно преувеличивать силу фантазии Шлегеля…
Особенное внимание Арие привлек цикл картинок, отмеченный переходом от радужного детского оптимизма к мрачным, меланхоличным тонам, характеризовавшим большинство рисунков. Группа состояла из четырех картинок, в каждой из которых фигурировала высокая узкая арка, обвитая зеленым плющом. Первый из этих рисунков изображал двух тонких людей, по-видимому, Шлегеля и его сестру, стоящих под аркой, держась за руки и улыбаясь. В следующем фрагменте фигурки прятались за кустом, наблюдая за появившимися перед аркой людьми с мотыгами. Далее последовательность прерывалась странным изображением меноры, которая с этого момента регулярно вкраплялась между другими рисунками, с более очевидным повествовательным содержанием. На следовавшей за ней третьей картинке из группы Шлегель с сестрой убегали от преследовавших их людей с мотыгами. Наконец, на последнем рисунке появился злобный гигант с дикими красными глазами. В каждой руке он сжимал двух человечков, улыбки на лицах которых сменились гримасами страха и боли.
Бен-Рой дольше всего смотрел на эту группу картинок, задерживая взгляд на каждом штрихе. Инстинкт подсказывал, что в них сокрыто объяснение всех последующих страданий Исаака и Ханны Шлегель и в конечном итоге ее смерти.
– Господин Шлегель, – обратился он к неподвижному старику, – вы могли бы рассказать о тех картинках, что над столом? С аркой.
Он повторил вопрос – скорее от отчаяния, чем в надежде добиться ответной реакции. Но к его удивлению, Шлегель медленно отвел глаза от окна и перевел взгляд на Бен-Роя, затем на лежавшую у него на коленях книгу и на Бен-Роя. Следователь подвинул стул на несколько дюймов вперед, так что его колени почти касались ног старика.
– Они о чем-то важном, ведь так? – спросил он искусственно мягким голосом, боясь вспугнуть Шлегеля, как ловец бабочек, который на цыпочках подкрадывается к насекомому, удерживая сачок в стороне. – Это ведь тогда все началось? Ваши несчастья? Ведь из-за этого погибла ваша сестра?
Последнюю реплику Бен-Рой сказал на авось, не рассчитывая пронять ушедшего в себя старика, но тут произошло то, на что следователь уже перестал надеяться: Шлегель вздрогнул, и в левом глазу у него выступила крупная слеза. Качнувшись на нижнем веке, как неопытный канатоходец, капля скатилась вниз по щеке.
– Что произошло под аркой? – сдерживая волнение, спросил Бен-Рой. – Кто эти люди с кирками?
Шлегель снова опустил взгляд на книгу, затем поднял серые влажные глаза и мутным взором уставился в пустое пространство, лишая полицейского зародившейся надежды установить контакт.
– Скажи же, Исаак, пожалуйста, что случилось под аркой? Кто этот красноглазый гигант?
Старик не отвечал, тихонько ворча себе под нос и гладя одной рукой книгу. Бен-Рой пытался разными способами вернуть его к реальности, но ничего не помогало; после слабой вспышки сознания старик окончательно ушел в свой внутренний мир, как брошенный с берега камешек в темные глубины озера. Инспектор вздохнул от тщетности своих усилий и, присев на стул, посмотрел на часы. Двадцать минут истекли. Как по заказу из дальнего конца коридора послышались шаги.
– Вашу мать! – проскрежетал Бен-Рой. Уныло побарабанив пальцами по колену, он потянулся в карман и достал фляжку, а заодно, совершенно случайно, измятый лист бумаги с отксеренной фотографией Пита Янсена, которую ему сегодня прислал Халифа. Он взял ее, надеясь, что Шлегель сможет рассказать что-нибудь о Янсене, однако сейчас такая мысль вызвала у полицейского лишь горькую ухмылку. Наклонившись вперед, Бен-Рой бросил листок в мусорное ведро, рядом с креслом невменяемого старика.
Арие откупорил фляжку и, запрокинув голову, быстро влил в горло изрядное количество спирта, стараясь успеть до прихода доктора Ниссим. Он так увлекся выпивкой, что не заметил, как Шлегель медленно согнулся над ведром, вытащил листок и стал разглядывать зернистое черно-белое изображение.
– Неужто чего-то припоминает? – ворчливо сказал следователь, обращаясь скорее к себе, чем к больному – Или у тебя вообще не осталось никаких воспоминаний?
Если старик и уловил сарказм в словах полицейского, то не дал ему понять. Внезапно Шлегель протянул фотографию Бен-Рою и издал такой душераздирающий вопль, какого следователь не слышал ни разу в жизни.
Не получив ответа ни на один из вопросов, что он хотел выяснить, Арие все же на сто процентов подтвердил то, что Исаак Шлегель знал Пита Янсена. И до умопомрачения боялся его.
Едва Халифа вышел из запутанного лабиринта Старого города, встреча в синагоге испарилась из его сознания, как туман в лучах восходящего солнца. Когда он подходил к метро, детали внутреннего убранства синагоги и внешность незнакомца успели выветриться из головы, а приехав обратно в эль-Маади, он уже стал серьезно сомневаться в реальности сегодняшней истории. Только небесно-голубые глаза и необычный подсвечник отложились в глубинах его памяти, заставляя инспектора теряться в догадках о смысле произошедшего с ним.
Завернув за угол на улицу, где жили Грацы, прямо перед их домом Халифа увидел скопление полицейских машин и реанимобилей. Хотя в доме было несколько десятков квартир, следователь сразу понял, что вся суета поднялась из-за друзей Пита Янсена.
– Что случилось? – спросил он, запыхавшись, у стоявшего на охране полицейского и показал свое удостоверение. – Да постреляли тут слегка, – ответил он. – Два трупа нашли.
– О Боже! Когда?
– Пару часов назад, может, немного больше. Не знаю точнее, я только что приехал.
Проклиная себя, что не предусмотрел такое развитие событий, Халифа прошмыгнул под оградительной лентой и, нелепо сжимая в руке статуэтку Гора, побежал на третий этаж.
В квартире Грацев толпилось множество людей: полицейские в штатском, фотографы, медэксперты. Криминалисты в белых халатах и резиновых перчатках, с напряженными и
