– Прости меня, – прошептала она. – Я впала в грех неправедного гнева.
Обернувшись к Лиону, она жестом пригласила Лиона присоединиться к молитве. Потом спросила:
– Ты помолишься с нами, Мередит? Мы научим тебя. Ничто не сделает меня такой счастливой, чем радость от совместного вознесения молитвы рядом с тобой. Обратись в нашу веру, пока не поздно, дитя мое. Откажись от пороков своей мирской жизни. Отрекись от кино. Посвяти себя Господу. И Он изрит тебя своим Недремным Оком. И да снизойдет на тебя теплый Свет Господня Ока.
– Нет, мама, я не могу. Я… Я…
От стыда, ужаса и отвращения слова застревали в ее горле.
Не чуя под собой ног, Мерри выскочила из дома, подхватила с крыльца туфли и сумочку и босиком бросилась бежать к машине. Забравшись внутрь, дрожащими руками зажгла сигарету и повернула ключ в замке зажигания.
Все случившееся казалось ей слишком болезненным, нелепым и невероятным, чтобы быть правдой. Мерри вдруг захихикала. Потом, прибавив газа и слушая, как ревет мощный двигатель, расхохоталась. «Шевроле» несся как обезумевший зверь, но Мерри ничего не замечала.
Лишь приблизившись к светофору и заметив, что он почему-то расплывается перед глазами, Мерри поняла, что плачет.
– Насколько мне кажется, никакого вреда картине это определенно не принесет, – сказал Кляйнзингер.
– А польза будет?
– Пожалуй, косвенным образом это окажет некое благоприятное воздействие. Хотя в большей степени это повлияет на вас, мисс Хаусман.
– Так вы, значит, советуете, чтобы я согласилась?
– Нет, я этого не говорил. Я не советую, но и не отговариваю вас. Решать должны вы сами. Но я бы покривил душой, если бы у вас создалось мнение, что я противлюсь этой затее.
Мерри пришла к мистеру Кляйнзингеру, чтобы посоветоваться с ним по довольно деликатному поводу. Ей позвонил ответственный редактор журнала «Лотарио» и предложил сняться в обнаженном виде для центральной вклейки, определявшей лицо журнала. На этой вклейке девушки всегда снимались обнаженными, принимая при этом самые вызывающие и изощренные позы, какие только могли придумать фотографы. Предложение поступило через несколько дней после публикации скандальной статьи в «Пульсе». Тогда Мерри только брезгливо поморщилась и думать о нем забыла, но, пообщавшись с матерью, Лионом и ликами святых Церкви Трансцедентального Ока, стала все чаще и чаще о нем задумываться. Ах, какое бы моральное удовлетворение она получила, приняв предложение журнала после хлестких обвинительных речей матери!
– Тем не менее я весьма признателен, что вы решили обсудить это со мной, – произнес Кляйнзингер. – Многие актрисы на вашем месте не поступили бы столь порядочно и благоразумно.
И он удостоил Мерри улыбки, что случалось крайне редко.
Мерри вдруг пришло в голову, что за завесой ворчливости и напускной грубости кроется довольно застенчивая личность. Она покидала его кабинет, так и не решив, что ей делать. Но в глубине души она все-таки хотела позировать для «Лотарио». Поэтому она решила, что позвонит в редакцию и даст согласие. Мерри так и не смогла придумать причину для отказа, не говоря уж о том, что речь шла о довольно круглой сумме. Нет, никто и ничто ее не остановит.
И тем не менее неожиданно для себя, сняв трубку, она позвонила не в редакцию «Лотарио», а Сэму Джаггерсу в Нью-Йорк.
Ее тут же соединили.
– Как дела, Мерри? – спросил Сэм.
– Прекрасно.
– Что случилось?
– Ничего особенного. Просто мне нужно кое-что обсудить с вами.
– Валяй.
– Мне позвонили из «Лотарио». Предлагают сняться для них.
– Ни в коем случае, – отрезал Джаггерс.
– Почему?
– Тебе это ни к чему. Ты пробьешься благодаря своему таланту.
– Но мне хочется!
– Почему?
– Мне кажется… Это будет довольно забавно.
– Ты пришла в кинематограф не для того, чтобы забавляться. Главное – научиться делать деньги. Если хочешь сниматься в таких журналах, занимайся этим в свободное время.
– Они мне хорошо заплатят.
– Мерри, я абсолютно уверен, что ты получишь меньше той суммы, которую уплатили мы, чтобы выкупить последние фотографии, где ты снималась обнаженной.
Эти слова ошеломили Мерри.
– Не ожидала от вас такой жестокости, – пробормотала она.
– А ты думаешь, мы тут в бирюльки играем? – взорвался Джаггерс. – Ты – ценное вложение капитала, и я должен оберегать тебя независимо от твоей воли.
– В гробу я видела вас с вашими вложениями! Джаггерс замолчал. Мерри прекрасно понимала, что он ждет, пока она еще что-нибудь добавит, предоставив ей возможность самой по достоинству оценить свою вспышку.
– Я дам согласие на их предложение, – заявила она после долгого молчания.
– Значит, ты вовсе не хотела обсуждать со мной этот вопрос, а просто собиралась поставить меня в известность, – констатировал Джаггерс.
– Да, наверное.
– Мерри, я могу только дать тебе совет. Я не имею права тебе приказывать. Так вот: впредь подобные заявления присылай мне по почте в конвертах; это обойдется тебе гораздо дешевле.
– Спасибо, – сказала она. – Огромное спасибо!
И бросила трубку. Она настолько кипела от ярости, что немедленно позвонила Дрю Эббету в «Лотарио» и договорилась о том, когда встретится с фотографом.
Лерой Лефренье попросил ее согнуть ногу влево.
– Нет, нет, так слишком много, – сказал он. – Чуть меньше. Нет, так уже много. Слишком откровенно. Подождите. Сейчас я покажу.
Он подошел к ней и сам уложил ее ногу, куда хотел.
Мерри, совершенно обнаженная, лежала на шкуре зебры в соблазнительной позе, подчеркивающей и выпуклость грудей, и изящный изгиб спины, и манящую округлость ягодиц. Левая нога, согнутая в колене, была призывно сдвинута в сторону. Лефренье – быть может, не слишком вежливо – объяснил Мерри правила игры:
– У нас запрещены только анатомические подробности. Лобок, пожалуйста, а вот нижние губы – табу!
Вопреки ее ожиданиям, оказалось, что позировать – занятие малоприятное. Жар от софитов ее не удивил, но вот липкий растекающийся грим, жирная помада на губах и нарумяненные соски настолько раздражали, что Мерри не терпелось забраться под душ. Если
