В течение оставшихся десяти дней съемок Кляйнзингер держался с Мерри очень отчужденно. Старался даже не обращаться к ней сам. Мерри так и распирало сказать ему, насколько она сожалеет о случившемся, но, конечно же, это было невозможно.
Апельсинового сока было на столе ровно на девять долларов. Девять стаканов. Стакан апельсинового сока в круглом баре «Поло» гостиницы «Беверли-Хиллс» стоит доллар, но людям, которые приходят туда завтракать, это по карману. Примерно на час, с семи до восьми утра, маленький гостиничный бар становится нервным узлом американской киноиндустрии. Когда в Лос-Анджелесе семь утра, в Нью-Йорке – уже десять. Фондовая биржа открыта. Посетители «Поло» могут переговариваться со своими нью-йоркскими брокерами по белым телефонным аппаратам, которые приносят по их просьбе официанты и подключают к стенным розеткам. Если вы покупаете три тысячи акций «Парамаунта» или продаете четыре тысячи акций «XX век – Фокс», то вполне можете не интересоваться платой за телефонные переговоры или за стакан апельсинового сока.
Лучшие места в баре – скамейки, расположенные вдоль всей стены овального зала. С этих скамеек телефоном можно пользоваться не сходя с места. Но этим утром в баре творилось нечто необычное. Девять мужчин группой уселись за длинный стол, тянувшийся вдоль огромной стеклянной перегородки, за которой цвел роскошный субтропический сад. Остальные посетители, сидевшие на скамейках, строили на этот счет всевозможные предположения. Впрочем, особого нетерпения они не проявляли, зная, что к концу дня неизбежно выяснят, что за разговоры велись возле субтропического сада.
Между тем участники переговоров за длинным столом представляли практически всех гигантов бизнеса развлечений, суммарной стоимостью в несколько сот миллионов долларов. Здесь были представлены все пять крупнейших кинокомпаний. Кроме того, присутствовал Айсидор Шумски из ААК, двое его коллег и еще моложавый круглолицый человек, которого никто из посетителей не узнал. Это был Джейсон Подхорец из отдела культуры Госдепартамента.
Он как раз спрашивал:
– А что такое «Гнездо птицы Феникс»?
– Летний кинотеатр на окраине Феникса в Аризоне, – объяснил Шумски. – Задрипанный кинотеатр посреди пустыни, в котором фильмы смотрят не вылезая из автомобилей. Кто- нибудь из вас бывал в нем?
Нет, никто не был.
– Почему он тогда настолько важен? – спросил Подхорец.
– Никто этого не знает. Нам так и не удалось понять причину. Однако… Знаете, как в политике – главный избирательный округ? Так вот, каким-то загадочным образом происходит так, что мнение зрителей «Гнезда птицы Феникс» определяет прием картины американской публикой.
– Но есть и другие достойные кинотеатры, – сказал Марти Голден. – Например, в Брентвуде. Или «Лев с 86-й улицы», что в Нью-Йорке. Очень показательный, чтобы судить о вкусе среднего ньюйоркца. Но «Феникс» все-таки остается непревзойденным.
– Послушайте, мистер Порец… – обратился Джордж Мелник к Подхорцу.
– Подхорец, – поправил тот.
– Да, я так и сказал. Повторите, пожалуйста, что вы рассказали мистеру Шумски и мистеру Голдену.
Подхорец доложил. Большую часть из того, о чем он рассказывал, все уже знали. Знали, например, что среди европейских кинопромышленников и даже в ряде европейских правительств назрело недовольство по поводу того, что американцы угрожают устроителям Каннского фестиваля своим неучастием в течение пяти лет, если хотя бы один из американских фильмов не будет удостоен по меньшей мере одного приза. Естественно, устроители перепугались не на шутку. Америка значила для Канна куда больше, чем Канн для Америки. Часов двадцать шли срочные переговоры, увенчавшиеся тем, что приз за исполнение лучшей мужской роли, негласно уже присужденный блестящему молодому комику из Чехословакии, достался Эдгару Синклеру. Решение было принято буквально в последнюю минуту, и скандала избежать не удалось.
Все собравшиеся за длинным столом знали об этом. А вот об Этторе Сисмонди, новом директоре Венецианского фестиваля, они знали только понаслышке.
– Мы можем быть твердо уверены лишь в одном, – сказал Подхорец, – он совершенно непредсказуем.
– И вы прилетели за три тысячи миль из Вашингтона, чтобы сказать нам это? – спросил Мелник.
– Заткнись и послушай умного человека, – цыкнул Голден.
– Он – заблудшая овца, – продолжил Подхорец. – Коммунист.
– Ну и что? – пожал плечами Джек Фарбер.
– А то, что все призы достанутся какому-нибудь эстонскому фильму о природе, – пояснил Мелник.
– Джордж, перестань, – погрозил Шумски.
– Нет, – покачал головой Подхорец. – Дело не в этом. Кино его интересует как популярный жанр искусства, а также как средство политического воздействия. Нам в Штатах представляется, что наилучшие шансы завоевать первый приз имеет «Наркоман». Тут Сисмонди выиграет вдвойне: отдает приз американской картине, но зато такой, которая выставляет Штаты в самом неприглядном свете.
– Так давайте и пошлем «Наркомана», – выпалил Мелник.
– У меня от него в заднице свербит, – пробурчал Харвей Бакерт.
– У тебя просто геморрой, – напомнил Мелник.
– Я, конечно, могу только рекомендовать, – сказал Подхорец, – но нам кажется, что «Наркоман» слишком реалистичен, чтобы его посылать…
– Что значит «реалистичен»? – спросил Норман Эпстайн. – Да, это фильм не для слюнтяев. Он бьет наповал.
– Кстати, он обошелся всего в триста тысяч, – сказал Бакерт.
– С точки зрения выгоды для всей нашей индустрии, – произнес Шумски, сидевший во главе стола, – лучше рассмотреть кандидатуры более коммерческих фильмов.
– Как раз об этом я и хотел сказать, – развел руками Подхорец. – Мы считаем, что неплохие шансы имеет «Продажная троица». Сисмонди может привлечь личность самого Кляйнзингера, да и тема фильма – коррупция в бизнесе. К тому же он комедийный.
– Не знаю, – с сомнением произнес Эпстайн. – Мне кажется, фильм хороший. Мне он понравился. Впрочем, это не значит, что фильм понравится и в Европе.
– Что еще вы хотели предложить? – обратился Шумски к Подхорецу.
– Трудно сказать определенно, – замялся тот. – Мы можем только предполагать. Как, впрочем, и вы. Но если «Нерона» удастся закончить вовремя…
– Нет, – отрезал Мелник. – Мы не имеем права рисковать. Если «Нерон» победит, нам это ничего не даст. Если же проиграет, нашей репутации будет нанесен урон. Нет, на такой риск я не согласен.
– А что, если показать его вне конкурса?
– А какой смысл? – полюбопытствовал Мелник.
– Тогда в конкурсном показе примет участие только один американский фильм, – объяснил Шумски, попыхивая сигарой. Они будут обязаны наградить его.
– Так как все-таки мы поступим с «Нероном»? – спросил Мелник. – На кой черт он нам сдался?
– Согласись, будь человеком! – попросил вдруг Гектор Ставридес, который впервые
