ее даже заинтересовало, как выглядят со стороны все эти движения на кровати или на полу, как выглядят сплетенные потные тела. Красиво ли это, или в этом есть нечто звериное, или это сродни изяществу балетного дуэта? Она знала, что Каррера предъявляет очень высокие требования эротическому искусству, и ей хотелось ему нравиться.
Это была в высшей степени странная любовь, но ведь в своей жизни она очень мало любила и ее мало любили, и если это было то, чего она заслуживает и что ей суждено, то Мерри ничего не оставалось, как этим и довольствоваться. Завершив съемки, Каррера устроил прием у Максима, после которого отвез ее домой, и не оправившись еще от обуявшего его на банкете безудержного веселья и возбуждения, повел в спальню, помог раздеться и овладел ею. Он был с ней почти по-юношески страстен и могуч и доставил ей истинное наслаждение. Она даже поразилась: если он способен на такое, зачем тогда ему искать утешения в фотоаппарате. И у нее затеплилась надежда, что все образуется, их отношения нормализуются и они станут полноценными любовниками, способными доставить друг другу физическое удовольствие.
Каррера целыми днями проводил в монтажной. Мерри бродила по Парижу, много читала, много спала. Она заметила, что теперь спит больше обычного, но все равно постоянно ощущает усталость. Однажды она пожаловалась Раулю на плохое самочувствие, и он посоветовал ей обратиться к врачу. Она не очень-то любила врачей, но Рауль сам позвонил и записал ее на прием к доктору Дрейфусу на следующий же день.
— Рауль, — обратилась она к нему после ужина.
Он оторвал взгляд от фотографий, которые сосредоточенно рассматривал, и вопросительно взглянул на нес.
— У меня положительная реакция, — сказала она.
— Что значит положительная реакция? — спросил он по-французски.
— Это значит, что я беременна.
Он отложил фотоальбом и посмотрел ей прямо в глаза.
— Тебе не о чем беспокоиться, — сказал он. Он встал, подошел к ней и положил руки ей на плечи. — Мы сделаем все, что нужно. Это очень просто. У меня в Швейцарии есть приятель.
— Ты хочешь, чтобы я это сделала?
— Я хочу, чтобы ты сделала то, что хочется тебе. Я всегда хочу делать только то, что хочешь ты.
— А как ты посмотришь на то, если я скажу тебе, что хочу ребенка?
— Но… почему? — спросил он.
— Не знаю. Наверное, потому, что я хочу его. Наверное, я хочу, чтобы у меня был ребенок.
— Чтобы у нас был ребенок, — сказал он.
Она рассмеялась коротким горьким смешком. Разве можно определить, кто из ее многочисленных партнеров отец ребенка?
— В общем-то, — говорил он, шагая по комнате и размышляя над ее словами, — в этом нет ничего ужасного. Это даже занятно. Я иногда задумывался — а не воспитать ли мне дочь…
— Дочь? Почему ты думаешь, что родится девочка?
— Сын меня бы не интересовал, — сказал он холодно, — но вот воспитать дочь… Вот это, — сказал он с воодушевлением, — было бы куда интереснее.
Он продолжал ходить взад-вперед, погруженный в свои мысли, и потом сказал:
— Да, решено. У нас будет ребенок.
Он подошел к ней, поцеловал в лоб.
— Дочка, — повторил он и улыбнулся.
Во время их разговора Мерри чувствовала отвращение и даже тошноту. Она еще могла стерпеть все, что произошло с ней. Она могла выдержать все что угодно. Но ребенок! Что это еще за странное увлечение для Рауля Карреры — воспитывать дочь. Она — если конечно родится девочка — заслуживает совсем иной жизни, куда лучше той, что прожила Мерри.
Мерри оставалась с Раулем еще дней десять. Дождавшись завершения монтажа, она просмотрела готовый вариант и разделила с ним восторг по поводу новой картины. В эти десять дней они почти не разговаривали. Он же был с ней подчеркнуто ласков, нежен, предупредителен. Похоже, он и впрямь обрадовался возможности играть роль отца маленькой девочки. Ей даже иногда казалось, что она больше интересует его только как мать будущего ребенка.
На следующий день после просмотра фильма она позвонила в «Америкэн экспресс» и заказала билет на самолет — до Нью-Йорка с пересадкой на Чикаго, а оттуда в Батт, штат Монтана.
Мерри не стала звонить Сэму Джеггерсу. Она вообще никому не позвонила. Ее охватила радость от мысли, что она приняла, наконец, какое-то решение самостоятельно и сделала все без чьей-либо помощи. С тех пор, как в девятилетием возрасте она удрала из дома Новотного к отцу в Нью-Йорк, она ни разу не испытывала подобного же чувства радости и удовлетворения от совершенного поступка. Она знала, что сможет уехать, сможет сбежать. Она знала это так же твердо, как и тогда, много-много лет назад.
За день до отлета Мерри и Рауль провели самый обычный вечер вдвоем. Они поужинали в небольшом ресторанчике на Левом берегу и вернулись домой. Как только они вошли в дом, Мерри сказалась утомленной и поднялась к себе. На следующее утро она проснулась поздно. Он не стал будить ее, не желая беспокоить, и ушел, пока она еще спала.
Она пошла в его комнату. Она впервые была здесь с той самой ночи, когда пыталась его соблазнить. Она села за письменный стол, чтобы написать ему записку, долго раздумывала, но так и не смогла ничего придумать. Наконец она остановила свой выбор на «Извини. Я уезжаю, Мерри».
Она выдвинула ящик, чтобы найти конверт для своей записки: Рауль не любил, когда слуги заглядывали в его личные бумаги. В ящике она обнаружила тяжелый фотоальбом в кожаном переплете. Она попыталась его открыть, но на нем висел замочек с секретным кодом. Она поднесла альбом к уху и стала слушать щелчки, но не смогла открыть его с той легкостью, с какой в кинобоевиках воры открывают замки. Тогда она взяла со стола нож, с силой надавила им на замок и сломала его.
Первые несколько страниц альбома не представляли для нее никакого интереса. Как она и предполагала, там были запечатлены пары, занимающиеся любовью в разных позициях. Женщина на этих фотографиях была одна и та же, а мужчины разные. Далее следовали фотографии, составляющие примерно треть альбома, где была изображена Клотильда, его первая жена. Она пролистала несколько страниц и обнаружила раздел, посвященный Моник. Потом шли другие женщины, ей незнакомые. По нескольку фотографий каждой из них. А потом… Но она вернулась на несколько страниц назад, присмотрелась и расхохоталась. Да это же Нони, ее мачеха! На фотографии, которая могла вызвать смех — настолько она была нелепая. Конечно же, Рауль сохранил эту фотографию именно потому, что она ужасно смешная. На ней была запечатлена обнаженная Нони в обществе трех голых мужчин. В ее глазах затаилась тупая похоть, но выражение лица было самое обычное, всегдашнее. И впрямь смешно.
Мерри ничуть не удивилась, увидев на последних листах собственные изображения. Она разглядывала их внимательно и бесстрастно, то отмечая интересную композицию на одной, то сожалея о неудачном ракурсе на другой. На этих фотографиях даже самые интимные позы, на
