— Я вспоминаю, о какой жизни для нее я мечтал, когда она только родилась. И ничего не получилось. Конечно, я помню и многое другое, что произошло в тот уик-энд. Это не твоя вина. Скорее, моя. А отчасти и вина Элейн. Но, черт возьми, при чем тут Мерри?
— Ни при чем.
— Знаешь, я даже рад, что ты приехала. И что именно ты будешь делать этот материал. Я старался об этом не думать. Потому, мне кажется, что теперь, когда Мерри стала сниматься, я начинаю ощущать себя стариком. Но вот мы тут с тобой сидим, болтаем и мне как-то легче все это пережить и начать думать о чем-то более серьезном.
— Я, кажется, понимаю, что ты хочешь сказать. Я ведь тоже чувствовала себя старухой сегодня на студии, глядя на Мерри и вспоминая… нас с тобой. А здесь, когда мы вместе, все по-другому — лучше.
— Как она тебе показалась? — спросил Мередит.
— Трудно сказать. Ты же знаешь. Они снимают такими крошечными эпизодиками.
— Знаю.
— А, вот, вспомнила. Они снимали эпизод с полуобнаженным телом — для европейской версии картины. Мне сейчас придется выступить в роли репортера и задать тебе вопрос. Ты можешь это как-то прокомментировать?
— Что-нибудь эдакое, а? Сейчас придумаю. Ну, можешь написать, что коли она уже достаточно взрослая девушка в глазах мистера Клайнсингера, который использовал ее в подобной сцене, значит, она уже достаточно взрослая девушка, чтобы самой решать, как ей поступить. Да что там, в самом деле? — сказал Мередит. — Клайнсингер — самый безобидный из голливудских старперов!
— Знаю, — сказала Джослин. — Но мне надо было у тебя об этом спросить.
— Ну что, рабочая часть закончена?
— Да, закончена.
— Ну и отлично. Давай еще вина?
— Спасибо.
Она изучающе смотрела на него, пока он наливал вино — сначала в ее бокал, потом в свой. Он красив. Черты его лица при ближайшем рассмотрении оказались не столь правильными, как у Гарднера, но это и делало его более привлекательным. Его внешность, в отличие от Гарднера, не скрадывала возраст, но, постарев, он приобрел благородный облик. Лицо Мередита теперь стало куда интереснее, чем в самом начале его кинематографической карьеры — из-за прорезавших это лицо морщин, которые придали ему большую выразительность.
— Прости меня, — сказала она.
— За что?
— Ну, я знаю, ты меня не осуждаешь. Ты слишком великодушен для этого. Но раньше я об этом как-то не думала. А теперь ты вот упомянул об этом… Это было ужасное стечение обстоятельств…
— Да что?
— То, что случилось с нами. То, как это все случилось и как это повлияло на судьбу Мерри.
— Теперь не стоит об этом говорить, — сказал Мередит. — Мы же не хотели сделать ее несчастной. Как там у Шекспира? «Боги справедливы — из наших сладостных пороков создают орудия нашей погибели». Но не все так просто. Это мы так хотим думать. В той же пьесе он говорит, как оно бывает на самом деле: «Мы для богов — как мухи, досаждающие мальчишке. Они убивают нас просто ради забавы».
— Эта строка более утешительна.
— Нет, она более жестока. Я согласен с ней, но это очень жестко. Поразмысли над этой строкой, и ты почувствуешь себя безмерно одинокой.
— Я себя не чувствую одинокой. Здесь. Теперь. С тобой.
— Да, — сказал Мередит. — Даже в этой дурацкой жизни бывают приятные моменты. Хочешь бренди к кофе?
Подумав, она ответила:
— Да, но, может, выпьем кофе у меня?
— Я бы с удовольствием, но не могу.
— А, перестань!
— Нет, мне надо идти на прием вместе с Нони.
— Господи, но ты же можешь не ходить!
— Нет. Мне очень не хочется тебе этого говорить, — сказал Мередит, — но я же здесь с ней. Это же бизнес… Старый трюк карточного игрока. Показываешь старшую карту, чтобы все подумали, что ты блефуешь. Я привел ее с собой, потому что так мне было легче тебя обмануть. Прости.
— Не надо извиняться, — сказала Джослин. — Но ты что, и в самом деле не можешь отойти от нее ни на шаг?
— Если бы я был свободен! Но увы, я не свободен. Ей всего девятнадцать лет. Мне пятьдесят два. В моей жизни она теперь — все. Надеюсь, ты не обиделась.
— Ну, если это все, что мне сегодня суждено получить, пожалуй, мне придется принять ответные меры.
Они встала. Мередит тоже встал.
— Ты уже собираешься уходить? — спросил Мередит.
— Да, собираюсь.
Она поцеловала его в щеку и тем скрыла свою ярость и разочарование. А потом медленно, заученно-небрежной походкой вышла из ресторана и, миновав вестибюль гостиницы, оказалась на автостоянке, Она отправилась к себе в мотель.
В номере она села в кресло, закурила и наконец поняла, что не выдержит одиночества в этой пустой комнате посреди пустыни. Она собрала вещи, вынесла их в машину и поехала обратно в Лос-Анджелес.
Через десять дней ближе к вечеру Мерри позвонил Артур Уэммик. Она вернулась с киностудии и еще от двери услышала телефонный звонок. Она подбежала и сняла трубку.
— Мерри? Это Артур.
— Да?
— Ты видела новый номер «Палса»? Сегодняшний.
— Нет.
— Взгляни-ка. Хочешь, я пришлю?
— Не надо. Я пойду и куплю сама, — сказала Мерри. — Так будет быстрее.
— Ладно. Позвони мне, когда прочитаешь. Если меня не будет в офисе, значит, я дома.
— Позвоню, — сказала она. — Спасибо. А что… там что-то очень плохое?
— Нехорошее.
— Ясно. Спасибо, что сказали.
Мерри повесила трубку и вышла к машине. Она поехала в супермаркет на Сансет-Стрип и купила там «Пале». Потом вернулась в машину и здесь, вдали от посторонних глаз, раскрыла журнал. Пролистывая его с последней страницы, она нашла раздел шоу-бизнеса. Читая статью Джослин Стронг, она чувствовала, как капельки пота, словно крошечные иголочки, покалывают кожу на лбу и на верхней губе.
Это было отвратительно! И самое мерзкое — Стронг делала вид, будто относится к
