подлинную причину смерти Диего. Сальвадор всеми силами старался выяснить истину, и в результате его отстранили отдела, а спустя какое-то время выгнали из полиции. Но даже тогда он продолжал расследование на свой страх и риск. Иногда он навещал меня. Мы подружились… Я была одинокой, разорившейся, отчаявшейся женщиной. Валера убеждал меня снова выйти замуж. Он тоже винил меня за то, что случилось с моим мужем, стал намекать, что существует немало холостых торговцев, кому вдова с аристократическими манерами и приятной наружностью может согреть постель в золотые годы. Со временем даже Сальвадор перестал приходить ко мне. Я его не осуждаю. В попытке помочь мне он погубил свою жизнь. Порой мне кажется, что это единственное, в чем я преуспела на этом свете — разрушать жизнь других людей… До сих пор я никому не рассказывала эту историю, сеньор Мартин. Если хотите совета, забудьте о том доме, обо мне, о моем муже и о том, что произошло. Уезжайте подальше. Этот город проклят. Проклят.
Я покинул «Каса Марласка» с упавшим сердцем и побрел бесцельно по лабиринту пустынных улиц, ведущих к Педральбес. Небо было покрыто паутиной серых облаков, едва пропускавших солнце. Тонкие лучи пробивались сквозь это полотнище и омывали склон горы. Я проследил взглядом за нитями света и смог разглядеть, как они касаются глазурованной крыши виллы «Гелиос». Окна сверкали издалека. Презрев здравый смысл, я направился в ту сторону. Чем ближе я подходил к особняку, тем больше темнело небо, и резкий порыв ветра взметал буруны сухих листьев у меня под ногами. Я остановился в начале улицы Панамы. Вилла «Гелиос» возвышалась напротив. Я не осмелился пересечь улицу и приблизиться к стене, окружавшей сад. Я простоял там бог знает сколько времени, не в силах ни убежать, ни шагнуть к двери и позвонить. А потом я вдруг увидел Кристину: она шла мимо большого окна на втором этаже. У меня похолодели внутренности. Я начал отступать, и вдруг она обернулась и задержала шаг. Кристина приблизилась к стеклу, и мне почудилось, что она смотрит прямо мне в глаза. Она вскинула руку, словно в приветствии, но так и не разжала пальцы. У меня не хватило духу выдержать ее взгляд, я повернулся и пошел прочь вниз по улице. Руки у меня дрожали, и я спрятал их в карманы, чтобы не было видно моего состояния. Прежде чем завернуть за угол, я один раз оглянулся и удостоверился, что она по-прежнему стоит у окна и смотрит мне вслед. Как бы я хотел возненавидеть ее, но не мог.
Я вернулся домой, продрогнув (во всяком случае, я предпочитал так думать) до костей. Нырнув под своды портала, я заметил конверт, торчавший из почтового ящика в подъезде. Сургуч и пергамент. Весточка от патрона. Я вскрыл конверт, поднимаясь вверх по лестнице. Витиеватым почерком меня приглашали на свидание на следующий день. Добравшись до лестничной площадки, я обнаружил, что дверь приоткрыта и Исабелла с улыбкой ждет меня.
— Я была в кабинете и видела, как вы пришли, — сообщила девушка.
Я попытался улыбнуться ей, но, наверное, не преуспел, поскольку выражение лица Исабеллы тотчас сделалось озабоченным, едва она поймала мой взгляд.
— Вы хорошо себя чувствуете?
— Пустяки. По-моему, я немного простыл.
— У меня бульон на плите, простуду как рукой снимет. Проходите.
Исабелла взяла меня под руку и повела в галерею.
— Исабелла, я не инвалид.
Она выпустила мой локоть и потупилась.
— Простите.
У меня не было сил спорить с кем-либо, особенно со своей упрямой помощницей, так что я позволил проводить себя до одного из кресел в галерее и рухнул в него, точно мешок с костями. Исабелла уселась напротив и с тревогой посмотрела на меня.
— Что случилось?
Я выдавил улыбку, постаравшись успокоить девушку.
— Ничего. Ничего не случилось. Ты не дашь мне чашку бульона?
— Сию секунду.
Она умчалась на кухню, и я слышал, как она там возится. Я вздохнул поглубже и закрыл глаза, просидев так, пока слух не уловил приближающиеся шаги Исабеллы.
Она протянула мне дымящуюся чашку утрированно больших размеров.
— Напоминает ночной горшок, — заметил я.
— Выпейте и не говорите гадости.
Я понюхал бульон. Аромат от него исходил восхитительный, однако мне не хотелось сдаваться слишком быстро.
— Странно пахнет, — сказал я. — Из чего он?
— Пахнет курицей, потому что сварен из курицы, а также там соль и капелька хереса. Выпейте.
Я выпил глоток и возвратил девушке чашку. Исабелла помотала головой:
— До дна.
Я сделал еще глоток. Бульон показался мне вкусным.
— Итак, как прошел день? — спросила Исабелла.
— Так, были свои нюансы. А как твои успехи?
— Перед вами новая лучшая приказчица торгового дома «Семпере и сыновья».
— Превосходно.
— До пяти часов я продала уже два экземпляра «Портрета Дориана Грея» и собрание сочинений Лампедусты весьма высокопоставленному господину из Мадрида, который дал мне чаевые. Нечего кривиться, чаевые я тоже положила в кассу.
— А Семпере-младший, что он сказал?
— Сказать почти ничего не сказал. Все время проторчал как столб, притворяясь, что не смотрит в мою сторону, и при этом не спускал глаз. Мне даже сидеть трудно из-за того, что он обжигал мне взглядом зад всякий раз, когда я забиралась на лестницу, чтобы достать книгу. Довольны?
Я улыбнулся и кивнул.
— Спасибо, Исабелла.
Она пристально посмотрела мне в глаза.
— Повторите.
— Спасибо, Исабелла. От всего сердца.
Она зарделась и отвернулась. Мгновение мы мирно хранили молчание, наслаждаясь моментом дружеского взаимопонимания, когда слова становятся лишними. В меня больше не вмещалось ни капли, но я мужественно допил бульон и показал девушке пустую чашку. Она удовлетворенно кивнула.
— Вы встречались с ней, да? С той женщиной, Кристиной, — сказала Исабелла, избегая моего взгляда.
— Исабелла, кто умеет читать по лицам…
— Скажите правду.
— Я только видел ее издалека.
Исабелла лукаво покосилась на меня, словно решая про себя, сказать или не сказать о чем-то, что занимало ее мысли.
— Вы любите ее? — просила она наконец.
— Я не умею любить. Ты же знаешь. Я эгоист, и все такое. Поговорим о чем-нибудь другом.
Исабелла уступила. Ее взгляд задержался на конверте, торчавшем у меня из кармана.
