– Алексей Геннадьевич! В чем дело?
Управляющий оттолкнулся спиной от стены и бросился вперед. Послышался стук падающего тела и тихое, певучее журчание. В темноте Петухов запнулся о тело полковника и с грохотом упал, в кровь раздирая руки об острые кусочки стекла. Колени его уткнулись во что-то мягкое, вздрогнувшее от удара.
– Алексей Геннадьевич! Ковалев!
Управляющий шарил в темноте руками, ощупывал тело полковника, переворачивал его и тряс. Пальцы нашли нос Ковалева, щеки, и Петухов ощутил горячую липкую жидкость, заливавшую лицо. Борясь со страхом и отвращением, он осторожно, словно снимал невидимую паутину, провел рукой по лицу полковника. Над одной щекой была привычная выпуклость глаза, Петухов даже почувствовал, как он бешено вращается в глазнице, а над второй…
Дыра. Огромная дыра, из которой толчками вытекала густая горячая масса.
– Алексей Геннадьевич! Алексей Геннадьевич! – Петухов не выдержал и заплакал. Еще немного – и он зарыдал в голос, обхватив себя за плечи и раскачиваясь из стороны в сторону. – Алексей Геннадьевич! – Он на все лады повторял имя полковника, будто это могло что-то исправить. Ничего другого он сказать не мог. В голове не осталось больше мыслей, а языку требовалось что-то говорить.
Ковалев тихо закашлялся. Петухов взял свой платок и прижал его к губам полковника.
– Дышите! Дышите! Все нормально! Все хорошо!
Он ощутил, как раздвинулись губы Ковалева, а потом тихий булькающий голос произнес:
– Бесполезно, Коля… Расческа… Бесполезно…
По телу Ковалева побежала крупная дрожь. Петухов услышал отрывистый стук. Стук учащался и становился все громче. Они словно поменялись ролями: теперь Ковалев стучал, а он должен был стрелять… Управляющий прогнал эту абсурдную мысль и вдруг понял, что это за стук. Это умирающий в агонии бился своей смешной лысой головой об пол.
Петухов стряхнул охватившее его оцепенение. Он подумал, что сейчас это важно… очень важно – поднять его голову, не допустить, чтобы он мучился последние секунды.
Управляющий обхватил шею полковника и поднял его голову над полом, просунул под спину колено и крепко обнял своего партнера по шашкам.
– Алексей Геннадьевич…
Он не ожидал, что Ковалев скажет еще хоть что-нибудь, но полковник собрался и сказал – так тихо, что его слова прозвучали, словно шелест влажных листьев на ветру:
– Пытайся…
Агония продолжалась еще около двух минут, которые, казалось, тянулись бесконечно. Затем Ковалев в последний раз дернулся и затих.
Петухов шмыгнул носом и утер слезы. Он долго лазил по полу в поисках пистолета. Наконец он нашел увесистый кусок металла с ребристой рукоятью, еще хранившей тепло ладони полковника.
«Пытайся… Если бы еще знать как?»
Но выхода не было. Он должен был выбраться отсюда – во что бы то ни стало.
Вот только…
– Кто же будет стучать, Алексей Геннадьевич? – Он не удержался и снова заплакал.
Дубенский понял, что зря потерял время. Проехать к Башне на машине не получилось. Напрасно он уверял милиционеров из оцепления, что «я должен, понимаете, я просто обязан быть там!» – ничего не помогало. Внутрь оцепления машины не пускали.
Он бросил «Тойоту» на перекрестке проспекта маршала Жукова и бульвара генерала Карбышева и побежал к Башне. Как оказалось, напрасно.
Спасатели разъяснили, что двери заблокированы, а Дубенский лучше, чем кто бы то ни было, понимал, что это означает. Башню строили на совесть – во многом благодаря его стараниям.
Он развернулся и побежал назад, к машине, проклиная себя за тупость. «Ну почему я не зашел домой? Почему не взял телефон?»
Вроде бы у него было объяснение – торопился поскорее попасть в Башню… Надеялся, что, поднявшись на технический этаж, быстро во всем разберется и по возможности сумеет нейтрализовать ситуацию… Вроде бы все правильно, и никто не посмел бы его в этом упрекнуть…
Но… Главный управляющий на то и главный, что должен предвидеть абсолютно все. А он не смог.
«Что там случилось? Что там такое стряслось? Что вообще могло произойти с МОЕЙ Башней?»
Это слово «МОЕЙ» – главное, ключевое слово – подстегнуло его не хуже удара бича, Дубенский, удивляясь, откуда у него берутся силы, побежал еще быстрее.
«А чем там занимается Петухов? Ковыряет в носу?»
Это было на него не похоже, Николай был хорошим управляющим, к тому же он отлично знал компьютер и мог в случае чего внести необходимые коррективы в работу системы.
Программа была достаточно дружелюбна по отношению к пользователю – в том смысле, что при необходимости в нее можно было внести изменения, и она продолжала бы работать без сбоев…
«Была… Но что с ней случилось?»
Дубенский вернулся к «Тойоте», отметив по часам, что потерял почти тридцать минут впустую. Тридцать минут, когда счет, быть может, шел на секунды.
Он задыхался от быстрого бега, футболка стала мокрой – хоть выжимай. Михаил запрыгнул в машину, завел двигатель и помчался домой.
«Ну, хоть с этим повезло. Дом близко».
Наверное, в этом был смысл. Мерзликин не ошибался.
– Дом – это дом, – говорил он. – А работа – это работа. Не обижайся, Миша, но квартиру в Башне ты не получишь. Чтобы глаз не замыливался. Понимаешь, о чем я говорю?
Тогда он не понимал. Более того, подозревал босса в жадности и скупости, но ведь Мерзликин и сам не захотел жить в Башне. Его вполне устраивал коттедж под Истрой, кстати, чересчур скромный для владельца крупного строительного концерна.
Правда, у босса был еще домик в Испании. И вилла в Сардинии. Словом, квартира в Башне была ему не нужна. Он и не хотел там жить, говорил: «Боюсь высоты. Я люблю ступить с крылечка прямо на травку. Все эти небоскребы… – он махал рукой, – для идиотов».
Сейчас Михаил был ему благодарен. Хорош бы он был – Главный управляющий, запертый в собственной Башне!
Внезапно ему пришла в голову мысль, что, очутись он в эту минуту там, внутри, то смог бы сделать не больше, чем Петухов. А так…
«Я постараюсь», – решил Дубенский. Для него это означало: «Я сделаю». Всякий раз он оставлял себе узенькую лазейку для того, чтобы дать обратный ход – отводил несколько процентов на форс-мажорные обстоятельства.
Похоже, сегодня был именно такой день: когда зазор между «я постараюсь» и «я сделаю» увеличился до критических размеров. Слишком больших. И все же…
Он припарковал машину перед подъездом, ставить ее в гараж не было времени. Хлопнул дверцей и забежал в подъезд.
«Я постараюсь!»
