месте.
До тех пор, пока не ощутил ободряющий удар по лодыжке.
– Не спи! Вперед!
И он полез дальше.
Дымовая завеса постепенно редела – вплоть до тридцать пятого этажа. Раньше вентилятор гнал дым вниз, теперь же, наоборот, дым поднимался отвесно кверху.
Дубенский смог различить цифры «35», выведенные краской на блестящей стене трубы, но дальше, наверху… Все было темно.
Еще один удар.
– Вперед!
– Я не могу! У меня астма! – отозвался Дубенский, но он по-прежнему карабкался вверх, не сбавляя скорости.
– Держи! – Кондратьев тянул ему снизу черную резиновую маску с круглыми стеклами очков и крупной фестончатой таблеткой, торчавшей с левой стороны.
– А вы?
– А я… А у меня нет астмы. Надевай и ползи!
Дубенский пристроился на скобе и обвил ее локтем; нежно и цепко, как девушка обвивает выставленную руку возлюбленного. «Ну, если у девушки весом в девяносто два килограмма найдется возлюбленный», – подумал Дубенский и хихикнул. Немного нервно, но все равно этот смех подействовал на него ободряюще.
«Если я еще не до конца потерял чувство юмора и могу смеяться, значит, не все так плохо».
– Ты чего? – прошептал Кондратьев.
– Да так… Вспомнил одну веселую штуку…
– Угу… Когда все это закончится, выйдем на улицу, возьмем по бутылочке пива, и ты мне расскажешь… Лады?
Дубенского разобрал смех. Перед глазами стояла нелепая картинка: здоровенная толстая девушка с рыжими кудрями и в противогазе берет кого-то под руку. Он не видел кого; просто представлял себе эту девицу – с его собственной фигурой и чертами лица.
Он уже надел противогаз и сквозь мембрану прогудел:
– Лады. Расскажу.
И снова полез дальше.
Они были уже у цели. Дым сгустился настолько, что Дубенский едва мог различить цифры на оцинкованном железе. И, что самое плохое, дым этот был горячий; значит, пожар не утихал, а только становился сильнее.
Снизу доносилось тяжелое дыхание капитана, но Михаил не слышал кашля и очень удивлялся. «Как это Кондратьеву удается не кашлять?» Впрочем, если призадуматься, гораздо более удивительным было другое – как он, Миша Дубенский, умудрился залезть почти на пятидесятый этаж? Как? Разве когда-нибудь раньше он мог себе это хотя бы представить?
Внезапно цепкие пальцы снова схватили его за лодыжку.
– Стой! – прошипел капитан. Его голос сильно изменился – стал сухим и хрустящим, как старая пожелтевшая бумага. – Сейчас они войдут…
Дубенский терпеливо ждал, застыв над пропастью. Капитан поднялся чуть выше, зарылся лицом в его штаны – где-то на уровне бедер – и шумно дышал, используя плотную джинсовую ткань вместо фильтра.
Михаил глупо хихикнул, почувствовав, как безудержно подступает новый приступ идиотского смеха.
– Как вам мой гель для душа, капитан?
– Пахнет гораздо лучше, чем твой обед, – отозвался Кондратьев.
Дубенский не выдержал и рассмеялся. Звуки смеха, пролетая сквозь угольную таблетку противогаза, становились совсем уж неприличными, и от этого хотелось смеяться еще больше.
Внезапно Кондратьев боднул его головой и скомандовал:
– Пошел! Там чисто! Давай быстрее!
И Дубенский уже не удивился, как мгновенно изменилось его настроение: от беспричинного веселья перешло к уверенности и собранности.
Он даже не полез, а почти побежал по этим проклятым скобам.
Снизу доносился голос капитана:
– Внимание всем! Входим – каждый на своем уровне! Осмотреться в помещениях, блокировать лестницы! Обо всем подозрительном докладывать незамедлительно! Встречаемся на техническом этаже!
Режим радиомолчания был нарушен, и Дубенский понял, что первые два бойца («ну да, их же осталось только два…») достигли цели. Теперь была его очередь.
Глухие удары, бьющие по крыше кабины, прекратились. Но если бы это означало конец всех напастей… Нет, Марина понимала, что надеяться на это глупо.
У Судьбы оставалось еще много подарков для нее. Например, едкий дым, пролезавший во все щели.
Она не знала, что могло быть гораздо хуже – если бы кабина застряла чуть повыше. Основная часть дыма уходила вверх: шахта лифта была идеальной дымовой трубой.
Когда-то она читала, что в чрезвычайных ситуациях женщины ведут себя куда осмысленнее и спокойнее мужчин; за внешними истериками и слезами скрывается неодолимое желание выжить; мужчина скорее погибнет, из последних сил сохраняя бесстрастное выражение лица. Природа. Никуда от этого не денешься. Мужчине нужно победить – любой ценой; а женщине – выжить. За те же деньги.
Она ощупала кабину лифта, где-то здесь должны были быть перила.
– Валерик! Постарайся открыть люк.
– Что, мама? Какой люк?
Марина расцеловала сына и принялась терпеливо объяснять.
– В крыше лифта должен быть люк. Надо открыть его и выбраться наружу.
Она пока не думала, куда выбраться и зачем. Ближайшей целью было выбраться из кабины, а там… Она решила действовать по ситуации.
– Залезай, сынок! Я поддержу!
– Мам…
– Давай!
Она встряхнула Валерика и подхватила под мышки.
– Нащупай поручни! – Правой рукой Марина обхватила кроссовки сына и поставила на поручень. – Ну? Стоишь?
– Да.
– Все нормально. Сейчас я… – Она быстро пригнулась и усадила сына себе на плечи.
– Мам, ты выдержишь? – озабоченно спросил Валерик.
Марина улыбнулась.
– Конечно, выдержу. Я все выдержу… Она услышала, как хлопают по потолку ладошки, пытаясь найти люк.
– Мам, где он?
– Не знаю. Где-то там, под лампами. Отрывай все и бросай на пол.
В темноте послышалось его натужное сопение… Затем хруст…
– Мам, это ведь может упасть на тебя.
