Метро

наслаждением наблюдал, как Ирина одевается.

А она прекрасно это понимала и нарочно не спешила. Наряжалась в свои женские штучки с такой старательностью и тщанием, с какой альпинист, намеревающийся покорить Эверест, прилаживает страховку.

Он разглагольствовал. Строил планы, хотя лучше, чем кто бы то ни было, понимал, чего стоят самые продуманные планы. Все дело в том, что они имеют обыкновение рушиться в самый последний момент из-за какой-нибудь обидной ерунды. Поэтому Константинов ничем не рисковал и свободно рассуждал о том, как Ирина разведется, как они купят новую квартиру, какой сделают ремонт, какую мебель поставят…

Затем он решил не слишком увлекаться областью материального и взять парочку сентиментальных ноток.

– А Ксюша может видеться с отцом, когда захочет. По субботам… Или по воскресеньям.

Он даже улыбнулся и развел руками: мол, я ведь великодушен, не правда ли?

Ирина просунула руку в бретельку лифчика и застыла.

Пауза длилась долго, и чутье подсказывало Владимиру, что не надо ее прерывать. Это была ее пауза.

Наконец Ирина повернулась к нему.

– Не знаю, готов ли ты это услышать… – сказала она, подразумевая «ты должен это услышать». И Константинов сумел точно уловить ее интонацию.

– Да, – ответил он. – Конечно.

– Видишь ли… – Она молчала, словно собираясь с мыслями, и Константинов не мог понять, игра это или она действительно решалась. – Понимаешь, я не уверена, что Гарин ее отец.

Константинов ожидал какого-то стремительного поворота событий, но к этому оказался не готов.

– А… кто же тогда?

Еще одна пауза, звучавшая не хуже самого высокого «си».

– Думаю, что ты.

Константинов опешил. Он медленно сел на кровати и, почему-то почувствовав странный приступ стыдливости, прикрылся скомканной простыней.

– Постой… Зачем ты это сказала?

Ирина пожала плечами.

– Подожди. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю… Тебя и… твою дочь. Просто потому, что она – твоя, мне этого достаточно. Если ты хочешь таким образом как-то… – он внезапно не смог найти нужных слов. – Что это как-то… Ну, изменит мое отношение… Я, в общем…

Он взъерошил волосы в тщетной надежде, что от этого в голове появятся удачные мысли.

– Понимаешь… Это ведь очень серьезно… Мы с тобой уже немолодые… – он вовремя осекся. – Взрослые люди, и ты понимаешь…

«Черт возьми, да я сам не понимаю, что хочу сказать!» – разозлился он.

– Короче, если это правда, то это многое меняет. А если нет… Тогда это тоже многое меняет, – в его голосе прозвучала угроза. Владимир считал, что подобными вещами шутить не стоит.

– Я же сказала, что не знаю, – произнесла Ирина.

Она говорила, не повышая голоса, и Константинова это немного охладило.

– Как это можно не знать? – с подозрением спросил он.

– Очень просто. У женщины созревает фолликул, из него появляется яйцеклетка, чаще всего одна. Если две, то это уже двойня. У меня была одна. Так вот, яйцеклетку оплодотворяет один сперматозоид. Если бы он был подписан, то никаких проблем с определением отцовства не возникало бы…

– Ты хочешь сказать, что спала с обоими сразу?

Он подался вперед. Руки комкали простыню.

– Со мной и… с ним?

Ирина покачала головой. В этом движении было что-то пренебрежительное.

– Ты ушел так неожиданно. Появился Гарин. Молодой, красивый, высокий… Блестящий. Понимаешь? Он помог мне пережить все это. Он меня утешил.

– То есть я ушел утром, а уже вечером он тебя вовсю… утешал?

– Ты хочешь знать подробности?

– Да, не мешало бы!

– Подробности того, что было одиннадцать лет назад?

– Очень хочу. Поверь мне, очень. – Константинов чувствовал, что он закипает. Еще немного, и пар полетит в свисток.

– Одиннадцать лет назад?

– Да какая разница?

Ирина показала на часы, висевшие на стене.

– Полный круг – это двенадцать часов. Двенадцать часов назад я была дома. Тебя это почему-то не волнует. Тебе не терпится узнать, что было одиннадцать лет назад. Нет… – она покачала головой. – Видимо, ты был не готов это услышать.

И она стала одеваться. Подтянула бретельку на круглое белое плечо, поправила шелковые трусики, встряхнула волосами… И грустно улыбнулась.

– Ты не понял самого главного. Быть может, это – твоя дочь.

– И что я теперь должен делать? Радоваться, что у меня есть взрослая дочь? А почему ты раньше этого не сказала?

– Я поняла, что беременна, только на третьем месяце. Мы с Гариным собирались пожениться… А ты? Ты ведь сам ушел, вспомни. Разве я могла на тебя положиться?

Константинов почувствовал, что весь его гнев, как пар, стремительно выходит в тот самый пресловутый свисток.

– Ну… Я бы…

– Ты бы мне не поверил. Подумал бы, что я просто хочу тебя вернуть. И я хотела тебя вернуть… Но не таким способом.

Он поворчал, но был вынужден согласиться.

– Ну да… Ты права. И что же теперь делать?

Ирина молча пожала плечами. «Ты же мужчина, ты всегда должен знать, что делать», – говорили ее глаза.

Невинная фраза, крючок, на который попадаются все мужчины. На самом деле только она знала, что теперь делать.

– Я ведь не успокоюсь. Существует эта… как ее? Генная экспертиза…

– И что это изменит? Ты же говоришь, что и так любишь Ксюшу?

– Ну, если я – отец, тогда пошел твой Гарин ко всем чертям! Это же моя дочь!

– Он ее воспитывал. Десять лет. Они привыкли друг к другу. Экспертиза ничего не изменит.

– Хм… Гарин… – Константинов не заметил, как принялся грызть край простыни. – Гарин…

– И потом… Если ты решишься на экспертизу, то должен быть готов к любому ответу.

– А какой там ответ? «Да» или «нет». Пятьдесят на пятьдесят.

Ирина подошла и ласково вытащила край простыни у него изо рта.

– Кто тебе сказал, что пятьдесят на пятьдесят? Нет, твои шансы на отцовство… примерно