Кощей долго думал, но так ничего и не успел ответить, потому что под окном раздался «лихой, разбойничий свист».
Выглянув, Шурик сказал:
– О, ребята пришли! Погоди, я их встречу внизу… – и вышел.
Воспользовавшись его отсутствием, я решила заглянуть в сковородку. Есть хотелось страшно! Под крышкой оказалось тушеное мясо, с картошкой и помидорами. Я быстро затолкала в себя и того, и другого, и третьего. Почти не жуя, проглотила. Снова набила рот. Потом быстро утерлась влажной салфеткой и плюхнулась обратно на подоконник. Словно никуда с него и не вставала.
Когда в коридоре раздались голоса, я решила, что нужно принять какую-то позу. Я ведь не просто птичий помет на окне. Я – великий продюсер!
Выпрямилась. Положила ногу на ногу. И, сплетя пальцы в замок, принялась постукивать ими о коленку. Мне казалось, это должно выражать некое нетерпение. Дескать, что они себе позволяют! Жду их тут битый час, а у меня, между прочим, каждая минута на счету!
Дверь открылась, я сказала себе: «Дерзай, Чижова!» И громко, отчаянно икнула. Это жарк
Первым вошел низкорослый, кудрявый юноша с саксофоном. Он сказал:
– Здравствуйте, меня зовут Александр. Я вообще-то клавишник, но, когда очень нужно, играю на духовых.
– Здрав… ствуйте… – На этот раз икнуть удалось тихо.
Следом появился долговязый субъект устрашающе субтильной наружности.
– Я – Саня. Ударные.
– Мгм, – со значимым видом кивнула я.
Замыкали шествие Кощей и обритый налысо толстячок. Лидер группы сам представил его мне:
– Это – наш басист, Ромик.
– А я Ирина, – похлопала я себя по груди, стараясь тем самым сделать процедуру по переправке пищи как можно неприметней, – ваш новый продюсер. Что же вы, братцы, еще одного Сашу до полного комплекта не добрали?
– Решили, что это слишком обязывает, – пояснил Кощей. – Пришлось бы нам тогда название менять. И стали бы мы, ну… например, бит-квартетом «Шуры-муры»… – Подивившись собственной выдумке, он обратился к товарищам: – Прикиньте, типы! Нас таких объявляют: «На сцене – бит-квартет „Шуры-муры“!»
В ответ тощий Саня издал слабое, но продолжительное:
– Ха-аа-аа-аа…
Вид у него при этом был, как у чахоточного больного, который смеялся последний раз в жизни.
Двое других, очевидно не усмотрев в названии ничего забавного, но понимая, что главного оно решительно не устраивает, покивали:
– Да, уж, позорняк…
Вообще, надо сказать, компания подобралась на удивление разношерстная. Ну, может быть, только Кощей с ударником были вылеплены из одного теста. Эдакие дети андеграунда: «Мама – анархия, папа – стакан портвейна». Ромик выглядел как стопроцентный провинциал. Ему бы бабу потолще да курочек с десяток – и он был бы полностью доволен жизнью. А уж каким ветром сюда занесло интеллигентную кучеряшку, вообще, для меня осталось загадкой.
Музыканты расположились на полу.
Томимая безудержной икотой, я наблюдала, как они подстраиваются друг под друга. Дудят, клацают, бряцают, что-то подкручивают на грифах гитар. Один ударник, оказавшись не у дел, неприкаянно прохаживался кругами. Он то и дело совался со своими советами, но только создавал дополнительные помехи. То шнур из гитары выдернет, то ногу кому-нибудь отдавит. В конце концов довел-таки Кощея.
– Слушай, Саня, заглохни уже!
Я вообще-то не понимала, зачем нужен ударник без барабанов. Взяла и спросила его об этом.
– Да ведь ударная установка громоздкая слишком, – удивился моему вопросу худыш. – Я для сегодняшнего концерта маракасы привез. Мне их один перуанец подарил. Здесь, на Арбате Он их выбросить хотел, а я попросил. Он и отдал. Все равно расколотые…
В доказательство он развернул огромный носовой платок и бережно достал оттуда две расписные деревянные погремушки.
Пока я ими трясла, а ударник несколько невпопад пританцовывал, создавая у меня латиноамериканское настроение, коллектив наконец приготовился.
– Все, Саня! – скомандовал лидер. – Кончай это гонево! Мы начинаем!
Он принес откуда-то высокий табурет. Влез на него, оказавшись со мной лицом к лицу. И, пробежавшись пальцами по струнам, сказал:
– Я хотел бы начать свое выступление с лирических композиций… – Повернувшись вполоборота к стоящей позади него команде, предупредил: – Ромик! Давай с «Бездушного кумира»!
Музыканты заиграли вступление.
Собственно, играли из них только двое – сам Кощей и басист. Ударник же извивался, потрясая перед собой маракасами, но их звука я не слышала. А Курчавенький и вовсе ничего не делал. Стоял с саксофоном в руках и жутко гримасничал. Вероятно, чтоб не скучать, разминал мышцы лица.
Глядя прямо на меня, Кощей запел:
Ух, ты! Как тяжело, оказывается, находиться под его прицельным огнем. Вот как он девкам головы-то кружит!
Я даже от волнения икать перестала. Чуть не расплакалась – так меня его лирика пробрала! Хорошо хоть Саня вовремя вступил вторым голосом. Затянул в изнеможении, как будто шел по этапу, на мотив российского гимна зачем-то – я и сбросила с себя наваждение. И дальше слушала Кощея, не глядя ему в глаза, даже тогда, когда он в песне обратился ко мне с неожиданной просьбой:
Целый час у меня сновали мурашки по позвоночнику. А потом угомонились, объявили перекур.
Я надеялась со второго действия улизнуть. Работа ждала, да и переварить надо было многое. Но Кощей велел мне остаться.
– Хочу тебя загрузить по полной, – гнусно ухмыляясь, заявил он. – Ты еще моих
– Да они у меня и так уже раком.
– Еще нет. Я тебя отпущу, когда пойму, что ты готова.
– Готова к чему? – напряглась я.
Взгляд Кощея остекленел. Он ответил мне уже без тени иронии:
– К переходу на новый уровень развития…
Я так и приросла к полу. В каком виде – с каким лицом и помыслами – я перешла на этот уровень, сказать затрудняюсь. Потому что, когда меня наконец освободили, я вообще
