открыто. Не надо смущаться, смотреть в пол. Но и скалиться вот так, как ты сейчас это делаешь, тоже не надо. И вообще, перестань гримасничать! Лучше запоминай! Не стоит сразу подводить собеседника к интересующей тебя теме. Для начала пообщайся с ним, пригласи на танец, попытайся очаровать. И главное! Побольше восхищения в глазах! Ты не должна казаться ему равнодушной. Поняла?
– Чего же непонятного? Не казаться равнодушной, – прилежно повторила Оксанка.
Я еще минут десять перечисляла ей, что она должна делать. И еще минут сорок – чего она делать не должна. Дорохова кивала, а сама то и дело позевывала. Из чего я сделала вывод, что распыляюсь напрасно.
– Слушай, мать! Умоляю тебя, ну пожа-аалуйста… Не надо шутить там, а? Что угодно делай, но только не упражняйся в остроумии! Не загуби на корню молодые побеги нашего дела.
– Ладно, ладно, – снова зевнула Оксанка. – Не буду шутить. Буду весь вечер читать стихи Маяковского.
Из дому мы вышли строго в половине седьмого. Пеппи – Длинный Чулок и я. Сразу за углом поймали машину и поехали на Пушкинскую.
Оказалось, времени осталось только-только, чтобы успеть. У входа в театр мы вылезли без пяти минут восемь. Здесь нас сразу встретили двое молодчиков совершенно нетеатрального вида.
– Ваши приглашения! – с каменным лицом изрек один из них, протягивая ко мне свою лапищу.
Я горделиво изъяла из сумки свою аккредитацию:
– Представителей прессы пускают?
– Лучших представителей! – поддакнула на заднем плане Оксанка.
Охранник сверился со списками:
– Проходите.
Но его напарник тут же сделал выпад в сторону, выхватив из-за спины металлоискатель. Поводил им спереди, сзади. Проверил сумки. И тоже позволил:
– Все в порядке, идите.
Мы прошли в просторное фойе. Народу здесь было уже полно. Мужчины и женщины, разодетые, как звезды Голливуда, чинно прохаживались, беседуя друг с другом. Угощались шампанским со столиков под белыми скатертями. Или же толпились целыми группами: что-то оживленно обсуждали, смеялись, то и дело аплодируя кому-нибудь из рассказчиков. В общем, царила благоприятная атмосфера ожидания.
Мы с Оксанкой решили сделать по фойе ознакомительный круг.
Во-первых, нужно было осмотреться. А во-вторых, по возможности сразу определиться с жертвами обольщения. Тем более что мужчин, находящихся в свободном плавание, было не так уж и много.
– Так, – нравоучительно бубнила я подруге на ухо, – ты займешься вон тем, в светлом костюме.
– Ира, я не смогу. Он мне в пупок дышит.
– Ничего, мелкие любят высоких девушек. Переживешь как-нибудь. И сделай походку полегче. Что ты идешь, как будто у тебя кандалы на ногах!
– А как, по-твоему?! Если мне на ходулях легче пройти, чем на каблуках…
– Ладно. Мой – вон тот, который по мобильнику треплется.
Оксанка взвилась:
– Ну конечно! Себе высокого присмотрела! Да еще молодого. А мне какую-то плесень в пигментных пятнах подсовывает!
– Дурочка! Я тебе задачу облегчаю! Старого охмурить проще. Даже если ты ему про перхоть скажешь, но при этом будешь мило улыбаться, он твой.
Тут мы увидели прямо перед собой низенький подиум и огромную плазменную панель, подвешенную чуть наискосок. Освещение в этой части фойе было более приглушенным, чем везде. Только подиум подсвечивался снизу желто-зелеными лампочками.
Оказывается, любой из гостей мог, не дожидаясь выступления певца, сам исполнить под караоке любую понравившуюся композицию. Никаких ограничений в этом плане не было. Скорее, аппаратуру установили здесь с целью обеспечения досуга. Вдруг звезда решит покапризничать. Припоздать на часок-другой. Чтобы, в общем, публика не томилась без дела.
До сих пор желающих, правда, не находилось. Но это пока. Как только моя фанатичка увидела микрофон, ее аж затрясло.
– А-а, Чижова, караоке! Пусти! Пойду себе баллы зарабатывать. Вдруг кто-нибудь, кроме старья, на меня клюнет!
И, несмотря на мои возражения, она поднялась на сцену. Одернула платьице. Попросила у скучающего мальчика каталог песен. А когда тот нехотя подал его, принялась внимательно изучать.
В это время некоторые из гостей, заметив оживление на эстраде, стали останавливаться, с любопытством поглядывать, переговариваясь между собой. Прямо у меня за спиной встали двое каких-то юнцов, и один другому сказал:
– О, смотри! Жанна Фриске! Сейчас зажжет что-нибудь.
– Да какая Фриске? Эта худая, как доска. Скорее уж Агузарова.
И они принялись потихоньку хрюкать, довольные тем, как удачно сейчас пошутили. Я свирепо покосилась на них и отошла чуть в сторонку.
Между тем Дорохова, ткнув пальцем в каталог, вернула его диджею. Тот включил музыку.
Оксанка, обхватив микрофон двумя руками, встала на краю подиума.
Нет! Это была не Фриске и не Агузарова. Это была Жанна Д’Арк. Причем в момент своего сожжения.
«
«Ну все, Дорохова уже не с нами, – в истерике подумала я. – Стоит на краю обрыва и кричит в заливные луга. А там вдруг, откуда ни возьмись, появляется Лихоборский в белом рубище… Сейчас мы опозоримся на весь столичный бомонд!»
Я нервно огляделась.
Гости, стянувшись на Оксанкино пение, слушали его присмирев. Многие лица даже выражали сочувствие. Иные казались суровыми, как будто человеку хотелось немедленно отомстить за Оксанкино горе. Но в любом случае, когда все закончилось, публика разразилась бурными овациями. Певицу забросали словами похвалы, кричали ей «Браво!» и «Бис!». Причем юнцы, которые теперь стояли сбоку от меня, орали громче других.
– Спасибо, господа, – присела Дорохова в кокетливом реверансе.
И, несмотря на то что в этот момент у нее подвернулся каблук, жест получился достаточно милым.
Я выдохнула. Протискиваясь ко мне, Оксанка то и дело отвечала на комплименты.
Отлично! Значит, кое-какие баллы она себе все-таки заработала. Теперь наши шансы значительно возросли.
– Идем покурим! – дернула меня за руку подруга. – Что-то я перенервничала. Не рассчитывала на такую большую аудиторию.
