этот раз мама сидела на кухне и читала.
– Ты чего не спишь? – шепотом крикнула я из прихожей.
У меня заклинило молнию на сапоге, и я прыгала на одной ноге возле вешалки.
– Хотела поговорить с тобой, – мама вышла меня встречать.
Она уже была без косметики. На носу непривычно сидели очки. Из-под байкового халата выглядывал краешек ночной рубашки.
– О чем?
Справившись с молнией, я аккуратно поставила сапоги. Влезла в тапочки.
– Ну давай, переодевайся, мой руки и приходи на кухню. Я тебе хоть чаю налью. Опять, небось, целый день ничего не ела?
– Почему? Ела.
– Ой, да ладно. Знаю я, как ты ешь…
Я пошла к себе в комнату. Перво-наперво избавилась от надоевшего за день свитера. От него чесалось все тело. Переоделась в халат и сразу разобрала себе постель, с удовольствием представив, как сейчас напьюсь горячего чаю с малиной и залезу под одеяло.
Мама уже положила в розетку варенье и поставила дымящуюся чашку на стол.
– Садись, Дунюшка.
Она с детства звала меня так, только когда бывала нежна. Если же я делала что-то не то, обзывала Дунькой, да еще с трудоднями.
– Что-то случилось? – спросила я, дуя в черный кипяток.
– Астах помер, – грустно сказала мама. – Сегодня председательша приходила. Говорила, что нашли его голым в лесу. Замерз.
– Да ты что! – ахнула я. – А как же так получилось?
– Не знает никто. Но Вера Леонидовна предполагает, что его же собутыльники его и раздели. Он же выпивал…
Вера Леонидовна – она же председатель нашего кооперативного дома – ничего никогда просто так не предполагала. Ее муж был полковником милиции и работал в нашем отделении. Скорее всего, информация была проверенной, но тайной.
– Слушай, жалко как мужика-то! Когда это случилось?
– Говорят, еще позавчера вечером.
Мама вздохнула. Сняла и протерла уголком халата очки. Убрала их в чехольчик.
– Но самое главное-то я тебе не сказала, – продолжала она. – Он же все-таки оформил на нас завещание.
Я поперхнулась чаем.
– Что, серьезно?
– Ну да. Вот мы с отцом сегодня прикидывали, прикидывали. Наверное, Павлик эту квартиру займет? – мама виновато посмотрела на меня.
– Ну а кто ж еще? – я пожала плечами. – Ясен пень, Павлик. Он же у нас семейный. Да и ребенок у них скоро будет.
– Так вот, в том-то все и дело, – кивнула мама. – Ну а ты с нами останешься. Что тебе, плохо, что ли? И комнату они тебе освободят.
Конечно, мне было неплохо с родителями. Но почему-то в этот момент так остро захотелось отдельной жилплощади.
Хочешь, музыку врубай на полную, хочешь, в ванной по два часа сиди.
Нет, если провернем заказ, обязательно начну снимать себе квартиру!
– Ну ладно, допивай чай и ложись, – сказала мама. – Я тоже пойду. Завтра у нас тяжелый день. Председательша вызовет слесаря. Будем взламывать дверь, описывать имущество. Да и похороны отец решил на себя взять. Надо ж отблагодарить человека. Пусть хоть так.
– Погоди, а по закону разве не должно пройти сколько-то времени, прежде чем завещание вступит в силу?
– Да, наверное, должно. Но там у Астаха то ли трубу прорвало, то ли еще что-то. Соседей снизу заливает. Так что дверь вскрывать в любом случае.
– А-а, понятно. Ладно, мамуль, спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Мама ушла. А я стала думать об Астахе.
Надо же, какая кошмарная смерть! Да и жизнь не лучше была. Жена бросила лет тридцать назад. С дочкой общаться не разрешала. Так всю жизнь один. Работы приличной найти не мог. Художники никому не нужны. Особенно средней руки. Изредка, конечно, рисовал кому-то «под заказ». Но чаще так – для себя.
Я даже всплакнула. Жаль мне было Астаха. Искренне жаль.
Чтобы хоть как-то утешиться, я достала из сумки приглашение на вечеринку к Лихоборскому. Белая матовая открытка. Рифленый вензель с логотипом компании. На обороте написано: «Продюсерский центр Ирины Чижовой. Приглашение на 3 лица». Дальше уже напечатано: «Уважаемые господа! Приглашаем вас отпраздновать вместе с нами юбилей нашей фирмы. Мероприятие состоится 23 февраля в ресторане „Славянский“. Начало в 19.00». И подпись Лихоборского. Похожая на вдетые друг в друга олимпийские кольца.
Я убрала открытку обратно и легла спать.
Ночью мне на нервной почве приснился Астах. Какой-то жуткий изматывающий сон, от которого я проснулась. Мне свело ноги, крутило так, что я не могла пошевелить пальцами. Потом отпустило. Я заметила, что подушка вся мокрая и вряд ли от слез. Волосы слиплись, тело пылало. У меня явно была высокая температура.
Я слезла с дивана и пошла искать градусник. Голова кружилась. Хотелось пить. Я пригубила стакан воды – и меня тут же затошнило.
Блин, что за черт? Грипп, что ли?
Порывшись в аптечке, я достала термометр. Сунула его себе подмышку и с сиротским видом уселась на кухонном уголке. Ждать. Часы показывали четыре утра.
Когда я взглянула на ртутный столбик, мне совсем поплошало. 40,2! Я стала припоминать, не звал ли меня во сне Астах. Вроде бы нет, не звал. Но я все равно испугалась. Приняла жаропонижающую таблетку.
Потом еще долго ворочалась, никак не могла уснуть.
Утром, когда я проснулась, на кухне уже вовсю дискутировали. Через неплотно прикрытую дверь мне было слышно, как председательша наставляет отца. Что-то там нужно было забрать в БТИ, что-то отослать в исполком…
Дверь потихоньку открылась. В комнату заглянула мама.
– Ксюш, ты что, заболела?
Откуда она узнала? Наверное, я забыла убрать на место коробку с таблетками.
– Да так, прихворнула немного. А сколько сейчас времени?
– Двенадцать почти.
– Двенадцать?! – подскочила я. Ни фига себе я провалилась!
Я хотела тут же встать. Но по телу поползла предательская слабость.
– Мамусь, притащи, пожалуйста, мой мобильник. Он у меня в сумке, – попросила я.
Мама принесла мне мой телефон. На нем было три непринятых вызова: два от Ирки, третий не определился.
Я перезвонила Чижовой.
– Оксанка, ты где? – вместо приветствия выкрикнула она.
– Дома, болею.
– Да ты что? Нашла время! Мы с Балагурой уже почти подбили медиаплан.
– Ну молодцы, занимайтесь. Мы же вчера все обсудили. Осталось только
