видеть десятый сон, я спросила:
– Ир, а с кем же твоя дочка живет? С матерью?
– Ага.
– А чего ты ее в Москву не перевезешь?
– Да куда? Была б у меня в Москве квартира, прописка… И потом. Она же у меня в школу ходит. Ты не представляешь, Оксанка, с каким трудом я ее устроила в эту школу. Там одни дети элитных родителей учатся. Так Дашка моя вся исстрадалась – то рюкзачка у нее такого нет, то плеера, – Ирка с расстройства махнула еще немного настойки. – Представляешь, до того доходит, что даже ручки и те по каталогу заказывать приходится!
– Это к чему же такие страсти? Отдала бы ее в школу попроще. В какую-нибудь спецуху с углубленным изучением языка.
– Ну да! Это ж тебе не Москва, милая моя. Там у нас все по-другому.
Я не поняла, в каком именно смысле по-другому, но решила с Иркой не спорить. Она – мать. Ей видней.
Мы еще долго болтали о разных пустяках. И в конце этого вечера Ирка открылась мне совсем с другой стороны. Оказывается, она читает Гришковца и Довлатова, а не только Донцову. Неплохо разбирается в психологии. И даже имеет специальный аттестат об окончании курса психотерапевтики. Шьет на заказ многое из одежды, потому что считает, что фигура ее нестандартна. Мечтает, чтобы кто-то хотя бы раз перевалил груз ответственности с ее плеч на свои.
В гостиницу мы вернулись уже за полночь. Спросить чайник было не у кого, потому что место метрдотеля пустовало. Кое-как обмывшись холодной водой, мы улеглись спать. Я – на диване, а Ирка – на кровати под балдахином. Та стояла в специальной нише за плотно задвинутой шторой. Потомуто я ее сразу и не приметила.
Уже скрутившись в калачик и погружаясь в зыбкие грезы, я вдруг вспомнила, что не установила будильник, а ведь нас ждут в «Гусе нехрустальном» к одиннадцати. Можем проспать.
Я нехотя вылезла из-под одеяла, схватила из сумки мобильник и быстро юркнула обратно. После закаляющих водных процедур все никак не могла согреться. На табло мобильника высветилось одно принятое сообщение. Оно было от Севы. Мне мой любимый писал: «Между мной и Родиной – ничего. Предпочитаю женщин мелких и худосочных».
Я улыбнулась. Установила будильник на половину десятого, сунула телефон под подушку и отвернулась к стене. И кажется, там сразу столкнулась с Морфеем.
Утром мы все-таки истребовали у новой тетеньки водонагревательный прибор. Намылись как следует, целиком, с головой. Высушились феном. Приоделись и отправились на встречу со стеклодувами.
Наши знакомые с тех пор не сильно изменились. «Гражданчик» перешел на облегченную форму одежды – каракуль сменился фетровым «пирогом» с жестким козырьком на пуговках. Прическа «хорошенькой», слегка деформировавшись, сместилась к левому уху. И только.
Оба – и мужчина, и женщина – обрадовались нам, как самым горячо любимым родственникам. Они водили нас по всей территории завода, для чего-то выдав по строительной каске. Знакомили с процессом, показывали новую коллекцию стеклоэкспонатов.
Я уже откровенно зевала, когда «хорошенькая» неожиданно сказала:
– Но к делу!
Провела нас в желтый вагончик. Усадила за несуразно большой письменный стол, весь захламленный бумагами, а сама уселась напротив. «Гражданчик» остался стоять за дверью.
– Вот здесь все по вашему делу… – сказала «хорошенькая» тоном следователя по борьбе с организованной преступностью.
И действительно положила перед нами картонную папку с надписью «ДЕЛО».
Я уже представила, как сейчас откроется мое черно-белое изображение в профиль и в анфас. Отпечаток пальца. Результат анализа мочи…
Но в папке оказалось всего лишь штук десять эскизов. Наглядное пособие по тому, как будет выглядеть наша чудо-завлекалка на выставке.
Я сразу отобрала два понравившихся мне наброска. Ирка склонилась к третьему варианту. В конечном счете остановились на четвертом. Что называется – ни вашим ни нашим. Утвердили его. Поставили подпись. Сняли копию для Лихоборского. Перетерли с «хорошенькой» по срокам, заключив с ней контракт о сотрудничестве. И на этом наши дела в Великом Новгороде были завершены.
Все-таки печально, что в российской провинции еще кое-где не знают, что такое факс или электронная почта. Стоило ради этого тащиться за тридевять земель!
До поезда на Москву у нас оставалось еще около четырех часов. Мы побродили по городу, посетили Новгородский Кремль, послушали про новгородских князей, про благоволение к этим землям Ярослава Мудрого, а также про бесчинства опричнины. Зашли в Софийский собор. А оттуда к реке – поглядеть, как Волхов выходит из берегов. Остаток времени скоротали среди уже полюбившихся кушаков.
Глубокой ночью мы возвращались в столицу.
На платформе стоял одинокий Сева. Почему-то раздетый, в одном только свитере. Даже через окно было видно, что изо рта у него валит пар. Увидев, я радостно замахала ему рукой. Он коротко махнул мне в ответ: мол, вижу-вижу.
– Ир, а тебя Витек почему не встречает?
– Витек? – удивилась Ирка. – Меня будут ждать в машине.
– Ах, ну понятно! Таинственный Мистер Икс. Слушай, у него что, проказа, что ли? Ты сама-то его лицо видела хоть раз?
– Иди в жопу! – огрызнулась Ирка.
Поезд остановился, и мы вышли на улицу. Я побежала к Севе навстречу, а Ирка, несколько поотстав, уже созванивалась со своим прокаженным, как здесь и далее я буду его называть.
Влепившись с разбега в Севину грудь, я заорала:
– Ну что, Лихоборский! Падай ниц! Мимо твоего стенда не пройдет ни одна зараза!
– Уже ли? – не поверил Сева, тепло и мягко целуя меня в губы.
– А ты чего это… – потянула я его за свитер, – проверяешь на себе, как закалялась сталь?
На этом вопросе к нам подоспела Ирка.
– Добрый вечер, Всеволод.
– Привет! – непринужденно откликнулся Сева. – Давайте, дамы, свои чемоданы.
Я с удовольствием сбагрила ему свою сумку. А Ирка запротестовала:
– Нет, спасибо, не надо. Я сама.
– Это она боится, что ты прокаженного увидишь, – вполголоса забубнила я Лихоборскому на ухо.
– Кого?
– Ирина воспылала чувствами к человеку, который никому не показывает свое лицо.
– Ой, ну что за ахинею ты несешь? – закокетничала Ирка. На самом деле, ей было приятно, что Сева заинтригован. – Ладно, я пойду, а то меня ждут.
Ирка заторопилась дальше, грохоча своим монстром на весь Ленинградский вокзал. А мы с Севой пошли в обнимочку не спеша. Дорогой он расспросил меня как и что. Особенно почему-то волнуясь о том, что в гостинице ко мне мог кто-нибудь приставать. Я сказала, что, кроме Чижовой, которая всю ночь лезла целоваться, все остальное прошло без
