Обрадованный таким оборотом дела Степан-Григорий освободил рукав из рук мужчины, который держал его, и юркнул в толпу.
Народ стал расходиться. Через редеющую толпу Вовка увидел фигуру Кожаного. В кепке, надвинутой на глаза, тот стоял у зелёного ларька. Рядом с ним возвышалась громадная туша тёти Мани.
Заметив Вовку, Кожаный двинулся было к нему, но остановился.
Однако Вовка не испугался и не побежал. Ему теперь было всё равно. Еле передвигая ноги, он брёл по направлению к станции.
Врали. И про обед в сумке, и про то, как зовут Степана, и про милицию — врали. Не нашла, да и не могла найти его мама.
Всё пропало, идти было некуда.
И, однако, он шёл. Шёл к станции, к тому месту, где в последний раз видел маму.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ФЕДОР
Я не плАчу!
На станции было пустынно. Холодно светили зелёные огни светофоров. Ветер нёс по перрону обрывки пожелтевшей бумаги.
Вовка подошёл к краю перрона. Голубые полоски рельсов… Где-то далеко-далеко мчится по ним дымный паровоз и увозит с собой маму. То ли на Камчатку, то ли домой. Нет мамы.
Нет мамы, и навек останется он в грязной Курятне, где живут Кожаный, Степан-Григорий и похожая на гору мяса тётя Маня. И если сейчас он не вернётся к ним, то так и останется стоять здесь. Один. На холодном ветру. Голодный, полураздетый. Забытый всеми…
От этих мыслей Вовке стало до того горько, что он не выдержал и заплакал.
— Ты чего грязными слезами на чистую рельсу капаешь? — раздался над его головой громкий весёлый голос.
Вовка поднял голову.
Перед ним стоял моряк в чёрной куртке нараспашку и полосатой бело-синей рубахе. Он улыбался, и начищенные до блеска медные пуговицы на его куртке перемигивались.
— В чём дело? — спросил моряк. Вовка молчал.
— Ушибся?..
Не получив и на этот раз ответа, моряк нагнулся и подхватил Вовку на руки.
— Э-э, да ты никак всерьёз плачешь?
— Я не плачу, — пробормотал Вовка и залился в три ручья.
Руки моряка продолжали держать его на весу. От ощущения их силы Вовке стало немного легче. Моряк опустил его на землю.
— Стоп качать воду! — сказал он, вытащил из широких брюк клетчатый платок и вытер Вовке нос. — Ты, случайно, не потерялся?
Вовка кивнул.
— Давно?
— Четвёртый день…
— Ого! — удивился моряк. — Давай выкладывай, как было дело.
И Вовка рассказал всё. Он хотел верить, он не мог не верить этому большому добродушному человеку, которого видел первый раз в жизни. Он покорно разрешил набросить себе на плечи чёрную куртку, умыть себя под водопроводным краном и подвязать верёвкой развалившийся башмак.
— Ну, браток, у тебя и штиблеты! Первый сорт! —удивился моряк. — Таких до самой Камчатки не сыщешь… Я, между прочим, тоже туда, куда и вы, еду. От нас в Новый порт половина людей уезжает. Здесь кончили, там начнём строить… Давай-ка решим, что будем делать. Мне-то сейчас надо на стройку — кран сдавать.
— Какой кран? — удивился Вовка. — Вы же моряк?
— Был моряк, а теперь строитель. Машинист на кране. Думаешь, краном управлять легче, чем кораблём? На всё, брат, нужна сноровка. Не повеселел ещё? Поехали со мной, что-нибудь интересное покажу… Кстати, чтоб знал, — зовут меня Фёдором. А тебя?..
Кран и чайник
Ехали на попутной машине.
Когда машина проезжала мимо нового, только что отстроенного дома, Фёдор постучал по кабине.
— Приехали! — крикнул он.
Вовка вылез из кабины.
Дом-великан сиял сотнями окон. В них, правда, ещё не белели занавески, в доме не хлопали парадные двери. У стены ещё стоял, упёршись в рельсы железными ногами, огромный кран.
Сидя на рельсах, трое рабочих пили чай. Красный чайник стоял тут же прямо на земле.
— Чего ты пропал? Ждём тебя, ждём… — сердито сказал Фёдору один из рабочих.
— Дело одно получилось. Мальчишке помочь надо было, — объяснил Фёдор. — Пошли. Принимайте кран, что ли.
Они ушли, и Вовка снова остался наедине со своими невесёлыми мыслями.
Когда Фёдор вернулся, он это заметил сразу.
— Опять загрустил? — Фёдор покачал головой. — Зря! Сейчас поедем искать мать. А показать что-нибудь интересное я не обещал?
— Обещали…
— Ну вот… Видишь чайник? Смотри внимательно.
Фёдор поправил у чайника ручку, уцепившись за железную лесенку, начал карабкаться на кран, добрался до самого верха и скрылся в кабине.
Заурчали моторы. Кран тихонько двинулся с места.
Не доезжая до Вовки, кран остановился. Сверху медленно опустился крюк.
Фёдор, чтобы лучше видеть, высунул из кабины голову; прицелившись, подцепил крюком чайник и осторожно понёс его над Вовкиной головой в сторону.
Рабочие, которые издалека наблюдали эту сцену, засмеялись.
— Циркач! — с уважением сказал один из них. — Краном, как рукой, работает.
Кран покатился в самый конец рельсового пути. Там он остановился и, не пролив ни одной капли, опустил чайник на бетонную плиту.
— Ну как? — спросил Фёдор, спустившись на землю. — Видел?
— Видел, — выдавил из себя ошеломлённый Вовка. — А это правда ваш кран?
— Был мой. Теперь мой кран меня на Камчатке ждёт, — отшутился Фёдор. — Ну, идём в милицию — ещё одно дело сделаем… Стой, а ты, случайно, не голодный?..
Ещё одно дело
По пути в милицию зашли в столовую. Фёдор купил в буфете полбатона и пластину жёлтого ноздреватого сыра.
— Держи. Шесть дырочек на двоих.
Он снова ушёл и вернулся с парой матерчатых тапок.
— И это тебе. Ну, как сыр?
— Три дырочки съел, три вам оставил, — Вовка впервые за последние дни улыбнулся. — Дядя Фёдор, а в милицию мы зачем?..
Начальник милиции, выслушав Вовкину историю, развёл руками.
Ну что ты будешь делать! Три дня по всему строительству ищем. С ног сбились. Весь лес вокруг обыскали. Два раза начальству докладывали: нет, мол, такого мальчишки. А он тут —
