властелине Бсеславе и можно ли его позвать с собой в поход в дикое поле; как ведут себя половцы и где нынче кочуют они. Дивился Владимир такой осведомленности игумена, и казалось, что совсе не о нем, бежавшем от мирских дел, ходили по Руси рассказы.
В раздумье ехал Всеволод от игумена. Тот ясно ему сказал, что надо собираться в дикое ноле, что Изяслав давно уже хочет нанести удар торкам, навеки освободить от их набегов русские земли и надо помочь киевскому князю, что он, Феодосии, очень надеется иа его княжескую помощь и даже, если Всеслав полоцкий и Святослав черниговский не пойдут в поход, то пусть киевский и переяславский кттязья двинутся в поле со своими ратями.
Едва Всеволод волю л в свои хоромы, как за ним прибыл гонец от великого князя.
Изяслав повел с ним речь о том же, о чем еще пас назад говорил игумен Феодосии, - о совместном походе против торков. Братья условились действовать заодно, послать гонцов к Всеславу и Святославу.
Все лето 1060 года сносились князья гонцами и лишь к осени наконец договорились о походе. С севера в кош-том строю и на ладьях по Днепру двинулись рати великого князя Изяслава и Всеслава полоцкого; отдельно по берегу шла дружина Изяслава и отдельно дружина Всеслава. У впадения реки Трубеж в Днепр их ждали дружины Святослава черниговского и Всеволода переяславского. Впервые после смерти Ярослава Владимировича вся Русская земля поднялась в поход против кочевников. В киевском войске шли также дружины из Смоленска, Турова и Владимира-Волынского, в черниговском - воины из Тмутаракани и Мурома, в переяславском - отряды из Ростова, Суздаля и Белозора. Давно уже не собирала Русская земля столь большого войска.
Владимир вместе с матерью, сестрами провожал дружину с княжеского крыльца, а потом смотрел из окна терема; как двурядион лентой выехали воины из городских ворот и двинулись в сторону Днепра, и. сразу тревога застыла в городе, стихли по боярским домам веселье и застолья; в каждом доме молилась за успех русского войска. И в княжеском дворце как будто стихла жизнь, мать молилась в своей половине, а около нее, упершись коленями в пушистый ковер, молился маленький Владимир и повторял вслед за матерью: «Боже, спаси пас, дай нам утешенье в тревогах и горестях и ниспошли победу над погаными верным сыпам твоим, рабу твоему Всеволоду и всем воинам его».
Прошло три недели, и однажды под вечер с караульной башни ударили в колокол: иа горизонте показались конные люди. Медленно приближались они, и вскоре высыпавшие па валы жители Переяславля приветствовали победителей. Впереди ехал Всеволод; лицо его потемнело и осунулось, веки покраснели от бессонья и осенних ветров, по радостная улыбка пробивалась сквозь эту черноту и усталость. Сзади надвигалась княжеская дружина, а следом за ней шли связанные веревками плененные торки. В изодранных одеждах, с косматыми волосами, они страшно озирались по сторонам, втягивали головы в плечи под градом насмешек жителей Переяславля. А следом за пленниками везли па телегах захваченное добро: ткали, ковры, конскую сбрую, оружие, золотые и серебряные вещи. А дальше кияжеские конюхи гнали табупы отнятых у торков коней, коров, овец. Сразу разбогатеет теперь Пе-реяславль, нальются захваченным добром дворец князя и дома его старшей и младшей дружин.
Владимир бросился к отцу, дотянулся рукой до стремени, да так и бежал рядом с отцом всю дорогу до дворца. И лишь вечером, когда княжеская семья собралась за столом, Владимир услышал от отца о том, как шла война с торками.
Собственно, и войны-то не было: конные сторожи торков донесли до своих кочевий известие о том, что вошли русские рати в степь, и торки стали спешно свертывать шатры, и когда руссы подходили к тем местам, где должны были бы стоять стенные городки кочевников, то заставали там лишь теплую золу от очагов - торки исчезали бесследно. Днем и ночью гнались руссы за кочевниками, вглядываясь в прибитую конскими копытами землю, и наконец настигли их во время отдыха. Русские дружины с ходу врезались в тележный строй уставших и обессилевших торков, и те почти не сопротивлялись: одни доброй волей отдали себя в полон с женами и детьми, другие -
те, у кого доставало еще сил бежать дальше, - бросали своих близких, вес добро, вскакивали на коней и устремлялись в неоглядную ночную степь.
За ними не гнались - пусть пропадают в осенней стуже в голодной, застывающей на зиму степи. Несколько недель носились русские дружины в диком поле, сбивая все новые и новые кочевья торков, утомляя и врагов и самих себя нескончаемым конским бегом. И лишь тогда, когда отяжелели русские рати от захваченного добра, когда недоставало уже сил гнать по необозримым степным просторам тысячи голов скота, - русские кпязъя дали приказ своим дружинам повернуть вспять.
– Ну а торки, куда делись торки? - спрашивал Владимир, который живо представил себе все, что происходило в степи, где закованные в брони руссы сметали с лица земли жалкие кочевья степттяков и гнали их, гнали в холодное и голодное поле.
– Торки сгинули, - сказал устало Всеволод. - Сгинули, мыслю, навеки. Одних мы попленили, а кто ушел в степь, все равно пропадут от стужи, голода и мора. Бог отныне избавил Русь от поганых.
Он говорил об этом спокойно и равнодушно, а глаза Владимира наполнялись слезами. Ему было жаль этих растерзанных, связанных веревками людей, что тяпулись за русской ратыо по улицам Переяславля, шаль было и тех, кто, потеряв своих жен и детей, скитается отныне в застывшей степи, мерзнет, гибнет от голода и нет им нигде ни покоя, ни приюта: только гибель, и плен, и продажа на невольничьих рынках Булгара, Херсонеса и Константинополя.
Всеволод заметил сумятицу в сердце сына, положил руку на его золотистые волосы: «Не жалей их, Владимир; если бы был их верх, то сегодня уже тебя гнали бы привязанным веревкой за телегой на челядшшый рынок куда-нибудь в Таврику».
Затихла жизнь в Переяславле, ие скакали более княжеские гонцы между Киевом, Черниговом, Переяславлем и Полоцком, надвинулась суровая зима. Князья и дружинники сидели по своим дворцам, а их люди бойко торговали по городам рухлядью, захваченной у торков.
В конце же января 1061 года беда обрушилась на Переяславское княжество; из степей в переяславские пределы вышли половцы во главе с ханом Искалом. Записал позднее летописец: «Пришли половцы впервые на Рус скую землю войною». Давно уже ожидали этой грозы пе-реяславцы.
С каждым годом полнилась степь половцами. Их кочевые вежи, объединенные в огромные орды, заливали южные земли от края и до края. Сначала они перевалили через Волгу и появились на Дону, потом захватили кочевые угодья печенегов и торков и заняли причерноморские степи между Доном и Днепром, а потом, преследуя печенегов, дошли до Дуная и уткнулись в византийские сторожевые крепости. В то время напор половцев на Запад уже ослабел, и они принялись обживать огромпые пространства, раскинувшиеся между Доном и Дунаем. Главные их кочевья расположились в степях, примыкавших к Черноморской луке -• между Дунаем и Днепром. На Руси их называли лукоморскими половцами. У Днепровской же луки, по обе стороны порогов расселялись приднепровские половцы. От Днепра до Нижнего Дона кочевали причерноморские половцы. Были еще половцы зао-рельские, кочевавшие между роками Орелыо и Самарой. Донецкие половцы раскинули свои вежи между Северным Донцом и Тором, а по обоим берегам Дона жили половцы донские. И па всем этом огромном пространстве северные границы половецких кочевий вплотную подходили к русским землям. С тех пор как выбили половцы из степей берендеев и торков и как те, зажатые с двух сторон, заметались в диком поле и растворились - одни - уйдя под защиту русских крепостей и встав там на сторожевую службу, а другие - пропав без вести, - не было больше никого между русской и половецкой землями. Встали они теперь друг против друга, и самым близким городом к половецкому полю стал Переяславль.
Скрипели в бескрайних южных степях половецкие телеги, взметалась к солнцу пыль от бесчисленных кочевых веж, десятки, сотни тысяч всадников готовы были по первому зову своих ханов двинуться в очередной грабительский поход. От пастбища к пастбищу, от одной земли к другой передвигались половецкие орды, все сокрушая на своем пути. Зимой они уходили к югу, поближе к теплым черноморским берегам, а летом постепенно перемещались на север, их стада тучнели в
