и шум, ударяющийся о землю воды, сделался куда громче. Воздух проник под накидку мага и та колыхнулась, точно окружая Таламона алым ореолом. Он стоял прямой, но точно уставший в свете непогожего неба.
— Ему для жизни такие знания не нужны. Они ему ровным счётом нисколько не помогут. Мэроу пытливый, чем больше он узнаёт, тем больше желает познать, а для такого человека это хорошим не кончится.
— Для какого? — не выдержал Лант тоже подымаясь с кресла. Решительный огонёк блеснул в негодующих глазах.
— Для не мага, — увесисто произнёс Таламон.
— А как же нести знания?
— Со временем ты увидишь кому и как можно помочь и кто в чём нуждается, и что правильнее. Бывает и единственный путь. Простой и понятный. Иди, Лант, на сегодня достаточно, да возьми эту книгу. — Таламон указал на тонкую книгу, лежащую поверх основных фолиантов на столе. — Прочитай её обязательно и постарайся хорошенько запомнить. Там как раз описана история Морка Великого. История его восхождения и погибели. Ещё там записано всё, что удалось собрать о Косолапом Макистроре, сёстрах Моря и братстве каменотёсов. Это важно. Помнить.
И маг ордена разрушенного колодца отвернулся к окну, застыв на месте. Глядя, как тот молча наблюдает за непрекращающимся дождём, Лант бесшумно покинул комнату и опустился на ступени. Книга странным грузом лежала на коленях. Шершавая и потрёпанная, с колодцем на обороте.
— Я пойму, — пробормотал Лант барабаня пальцами по ступени, на которой сидел.
А дождь всё журчал за окном.
— Хватит на улицу выглядывать, — сказав это, Фрар прошёл по проходу между стойлами, мягко ступая по каменным плитам, которые сам же и выложил тридцать шесть лет назад. Он тогда и конюшню возвёл сызнова после пожара. Вместо одной двери, поставил и вторую, так же отходящую на вершок от пола, прорубил окна в каждом стойле, до которых лошади всё равно не дотягивались мордами. Да и кони были слишком высокомерны, чтобы любопытствовать происходящим снаружи.
Их лошадиное дело: слушаться, когда приходило время уезжать с Солнечной поляны, везти мага куда тому заблагорассудиться и вернуть того обратно. Хотя Мэроу ни разу не видел, чтобы лошадь хоть раз скинула мага.
— Не так уж много и нужно летом, губка влажная, да крючок для чистки копыт. — Проговорил конюх, любовно осматривая всех своих лошадок. — Пастись я их завтра поведу, к водопою. Там трава сладкая, добротная. Сегодня никак нельзя, Таламон сказал, может, если что пригодится. Магам им, может, надо будет. Дадим им хорошего овса. Покормим, вот сейчас.
— Магов? — поинтересовался Мэроу, приближаясь к стойлу.
— Тьфу ты. — Сплюнул конюх. Голос у него был низкий и почти приятный. — Ты смотри мне тут. Не голоси, не кричи и не бегай туда сюда, нечего зря коней беспокоить, а пока есть будут, чтоб вообще шагу не сделал.
В конюшне остались только бурая кобыла Елейна, гнедая — Турра и серый конь в яблоках по прозвищу Рубашка. Надо признать, что из них троих Рубашка был самым покладистым, по крайней мере для Мэроу. Всегда давал покормить себя. Мэроу часто приносил ему разные лакомства и давал на вытянутой ладони. А конь, в свою очередь часто при виде Мэроу мотал головой из стороны в сторону, всячески демонстрируя игривое настроение. Елейна же то и дело поворачивалась к Мэроу задом, раздувала ноздри и фыркала, так что Фрар и близко не подпускал к ней Мэроу, приговаривая: 'Работящая лошадка лентяя за поворотом чует'.
Турра была поспокойнее, но и у неё случалось вредное настроение. Из всех оставшихся коней она обладала самыми красивыми плавными движениями и самыми крепкими конечностями. Её Марин привёз из Риан-Ондима, что славится своими лошадьми. Марин сам выбирал и сам растил Турру, хоть у него уже был рыжий Торк. Сам учил её всему, что той требовалось знать и под конец торжественно вверил успевшему подрасти Ланту, чему тот несказанно обрадовался.
Из всех только Рубашка никому не принадлежал. Если Елейна, резвая и сильная была лошадью Таламона, а грациозная Турра — Ланта, то добрый и спокойный Рубашка оставался запасным конём на случай, если с другой лошадью что-нибудь случиться или же мало чего вообще может приключится.
Мэроу подошёл к стойлу, где стоял Рубашка, при его приближении конь поднял верхнюю губу, обращая тёмные умные глаза на лежащее на ладони лакомство. Мэроу подошёл ближе. Вначале он скормил рубашке морковку, а потом уже и яблоко. Всё же те выглядели, да и пахли куда аппетитнее овса. Он положил ладонь на шею коня, за ухом, с удовольствием ощущая живое тепло и лошадиный запах.
Ещё долго он чистил губкой Турру и Рубашку, не забыв почистить и копыта, Елейной как всегда занялся Фрар. Потом нужно было разнести овёс и насыпать его в кормушки, под конец Фрар заметил, что неплохо было бы и навоз убрать. Чем и пришлось заняться.
— Таламон сказал, что ты конюхом хочешь стать, — между прочим, заметил Фрар сидя на большой куче соломы у двери, окружённый старыми мешками. Сегодня его рубаха и штаны были на удивление чистыми, не то, что обычно.
Спал он летом тоже в конюшне, прикрывшись овчинным тулупом, если было прохладно. Тулуп, купленный в Большом Лазе, висел тут же, на большом крюке, вбитым в стену.
— Хочу? — откликнулся Мэроу, как раз закончивший с уборкой. Он вдруг весь выпрямился, как тростник и резко обернулся к Фрару, довольно сощурившемуся на соломе.
— Ну да, хочешь. Так я скажу тебе, дело это нелёгкое. Это ты так пришёл, пару раз убрать помог, а ведь лошади тебя не любят, разве только самые добродушные. Тут нужно суть их чувствовать, их внутренней жизни отвечать, а не только яблоки время от времени подсовывать. Любить их нужно очень, понимаешь, а тебе что важное доверь, оно же издохнет.
— И когда это у меня что издыхало? — настойчиво поинтересовался Мэроу, подходя к развалившемуся Фрару.
— Не издыхало, так издохнет, — размеренно пробормотал конюх. Крепкие жилистые руки он заложил за голову и, открыв один глаз как черепаха, усмехнулся Мэроу. — Ты, парень, послушайся моего совета, придумай себе другое занятие, лучше уж еду готовь. Или там за огородом следи, хоть и это у тебя не сильно шибко-то выходит. А ещё лучше, — и конюх заговорчески усмехнулся, — найди себе жёнушку в деревне, устройся учеником у её отца и живи себе до смерти, добра наживая.
— Вот у каждого своё место в жизни должно быть, — бормотал, засыпая, Фрар. — Белки орехи в дупло на зиму стаскивают, ремесленники всяким там занимаются. Коваль куёт, охотники дичь добывают, жёны пироги пекут и бельё стирают, детей рожают, я за лошадками ухаживаю, слежу чтоб сыты были, жажды не испытывали, вычищены, довольны… Маги вон, людям помогают, мир изучают и так далее, и ты себе место подходящее найди. Какой ты, такое место должно быть.
Последние слова Фрар то ли произнёс, то ли выдохнул. К счастью для лошадей, он не храпел.
Серое утро сменилось таким же непогожим серым днём. Мэроу наблюдал за посапывающим Фраром, то и дело поглядывая в окна. Дождь, как ни странно, только усиливался, по стеклу стекали уже не капли, а целые ручейки. Не то чтобы ему нравилось сидеть в четырёх стенах, но дождь Мэроу любил.
Он подошёл к двери и приоткрыл её ровно настолько, чтобы можно было высунуть руку наружу. Тяжёлые увесистые капли забарабанили по ладони, собираясь в центре. Мэроу перевернул руку и они, так же как и остальные полетели вниз.
Дверь открылась шире. Ни скрипнула, тихо, как и полагается хорошей двери на службе у хорошей конюшни. Шаг вперёд, и вот уже Мэроу под стеной дождя. И капли, заливающие лицо нещадно терзали ещё миг назад сухую одежду. Он вышел в цент двора и запрокинул голову.
Вышедший из дома Лант уверенно подошёл к нему и так же запрокинул голову. Юный маг в своей алой мантии и высоких сапогах, привезённых из Лесовика, развёл руки в сторону.
— Эй, дождь! — голос Мэроу звонко взвился над лесом.
— Дождь! — Улыбаясь, вслед прокричал Лант.
— Дождь! — ещё громче, перекрикивая стук капель о металлическое колодезное ведро, перекрикивая подпрыгивающую воду в лужах и прямые струи, захлёстывающие лицо да хватающие за пальцы.
— Эйй! — крикнул Лант. — Дождь!
