несколько часов тому назад в княжеском парке. Впрочем, это было на минуту; княжне самой показалась смешной мелькнувшая в её голове мысль.
– Чему ты смеёшься? – спросила она. – Я не понимаю.
– Как же, барышня, не смеяться? Совы испугались, точно маленькие дети!
– Если бы ты слышала!
– Сколько раз слыхала. Да и вместе с вами.
– Действительно, я тоже слыхала, но, значит, это вследствие другой обстановки.
– Расчувствовались… да разнежились.
Княжна густо покраснела. Она вспомнила о подаренном ею князю поцелуе.
– Он говорил с княгиней? – спросила последняя.
– Он приедет завтра делать предложение.
– Что же, поздравляю.
Княжне опять показалось, что её подруга высказала это поздравление слишком холодно, но она снова осудила себя за подозрительность.
«Чего ей не радоваться? Если мы поедем в Петербург, я возьму её с собою, – мелькнуло в голове княжны, – ей будет веселее в большом городе».
Она сейчас же высказала эту мысль Тане.
– Ваша барская воля, – ответила та.
– Опять, Таня… А разве самой тебе не хочется?
– Мне всё равно… Где ни служить – в деревне ли, в городе…
– Но там же веселей.
– Господам. А какое веселье холопкам? Одна жизнь!..
– Опять ты за старое! «Холопка»! Какая ты холопка? Ты мой лучший друг.
– В деревне. А вот в городе у вас найдутся друзья богатые и знатные, вам ровня… Что я…
– Ты нынче опять не в духе.
– С чего же мне быть в духе? Я говорю, что думаю. Вы заняты другим, не думаете о жизни, а я думаю.
– Довольно, Таня. Я не хочу сегодня ни говорить, ни думать ни о чём печальном.
Княжна переоделась и пошла к ужину, а Таня вернулась к себе в комнату. Тут её лицо преобразилось. Злобный огонь засверкал в её глазах, на лбу появились складки, рот конвульсивно скривился в сардоническую улыбку.
– Вот как, ваше сиятельство? Вы желаете получить меня в приданое? Вы делаете мне честь, будущая княгиня Луговая, избирая меня в горничные. Красивая девушка, хотя и видна холопская кровь, для Петербурга это нужно. Посмотрим только, удастся ли вам это! – злобным шёпотом говорила сама с собой Татьяна Берестова. – Надо нынче же повидать отца… поведать ему радость семейства княжеского. Пусть позаботится обо мне, своей дочке.
Слова «отец» и «дочка» она произнесла со злобным ударением.
Между тем княгиня и княжна, обе успокоившиеся от охватившего их волнения, мирно беседовали о завтрашнем визите князя и об открывающемся будущем для княжны.
– Увезёт тебя молодой муж в Петербург, – сказала княгиня.
– А ты, мама, разве не поедешь с нами?
– Куда мне на старости лет трясти в такую даль свои кости? Вот, может, когда устроитесь совсем, поднимусь да и приеду навестить, но чтобы совсем переселяться в этот Вавилон – нет, этого я не смогу. Я привыкла к своему дому, к своему месту.
– И тебе не жаль расстаться со мной? Ведь я буду одна.
– Зачем одна? У тебя будет муж, а затем там дядя.
– Не лучше ли Сергею выйти в отставку и навсегда поселиться в Луговом?
– Это не для того ли, чтобы меня, старуху, каждый день видеть? – засмеялась Васса Семёновна. – Ах, какое же ты ещё глупое дитя! У него там служба, ему надо делать карьеру. Государыня, говорят, очень любит его… и тебя полюбит. Ты будешь вращаться при дворе.
– Это страшно.
– Вовсе не страшно. Попривыкнешь. Такие же люди. Муж укажет. Он хотя и молод, но с пелёнок в этой жизни, как рыба в воде.
– Мама, я возьму Таню. Мне будет нужна горничная. Я уже говорила ей.
– Что же она?
– Говорит: «Ваша барская воля».
– И только?
