«Рисунок хорош, да краски неважные». А по мне, совсем линялый твой «Красный кафтан»… Привыкла к нему ты, вот и всё… А то…
– Оставь, молчи… Пустое несёшь… И умён, и образован, не хуже Андрея Шувалова… И собой как хорош, не слепа ты, поди… Не люблю, когда лукавят. Роду прекрасного… От корня высокого, от Рюрика… Всем взял… И… что от тебя таить?.. Надоел бы он мне… будь и в сто раз лучше, так и спустила бы на воду, как икону старую… Как другим приводилось плыть… И «Орлу» моему… и светлейшему, другу неизменному… и прочим… А тут насупротив того. Вот, без всякой причины и у нас и в Европе толки идут: больна я смертельно… Рак меня грызёт, помираю-де совсем… Поневоле, кто не верил, верить станет, как узнают, что люди самые близкие прочь бегут… Что одна я… всеми брошенная…
– Да помилуй, душенька, chere Catherine,[112] побойся Бога… У тебя под боком молодые люди режутся, стреляются от страстей своих к тебе… А ты говоришь…
– Что ещё там? Кто ещё? Всё твой вздор? Слыхала я.
– Не слушай, если неохота. Я этим не торгую. Знаешь: если и думаю, то о твоей только радости… Как бы кто о тебе не дерзнул чего такого помыслить… И сам, как увидит, что бросаешь ты его без дальних слов, «Кафтан» этот линялый…
– Молчи… Ты опять о ротмистре твоём… Об этом, с женским лицом… Глаза у него красивые, правда. Я заметила… И рот приятный… Даже знаешь, он мне чем-то Александра Димитрича покойного, ангела моего, напоминать стал… Веришь ли?
– Как не верить! Лучше ещё его. Сила какая, ежели бы ты знала… Что про него рассказывают!.. Повторять даже стыжусь. Большой шалун… по сердечной части. Ни в чём неутомим… А характер голубиный. Сын такой нежный… почтительный… Брат редкий. Сёстры у него… Он им матери лучше… Бриллиант, а не мужчина… и…
Нарышкина снова перешла на французскую речь:
– Нас уж так любит… умирает от страсти… Я не зря говорю… Даже на свою жизнь покушался. Едва удержали…
– Не верю…
– Ваша воля… А я бы не то что поверила… Сама бы такого подыскала молодчика… и зажила бы превесело. А «Кафтанчика» за дверь…
– Ах, вот как…
– Разумеется. Пусть женится на ком хочет после того. От тебя отставка ему, не тебе от него…
– Вот как: женится?! Наконец-то выговорила. Значит, правда, что он он жениться собирается? Все уж знают? Вот куда ты вела!..
– Да нет, так только…
– Знаю я тебя. Всегда вокруг да около… Прямо не скажешь. А ещё другом себя считаешь моим. Не верю я ни одному твоему слову… Теперь вижу, в чём дело. Помешал кому-то граф. И выдумали всю эту повесть… И мне иного подставляете. Полагали, я на свежую приманку так и накинусь, мальчика отличу… и от себя отгоню человека, который несколько лет подряд здесь прожил, ничем себя не запятнав… Всё я поняла… Не удастся вам ваша затея… Я вовремя спохватилась. Правда, есть между мной и графом полоса серая… Да не вовсе пропасть. Может, и нравится ему девчонка… Не беда… Побалует с ней и бросит. Меня не кинет. Я себя знаю… И ты меня знать должна… и все вы… Ступай, оставь меня…
Нарышкина с нескрываемым сожалением посмотрела на свою подругу, по-видимому нисколько не обидясь на упрёки и подозрения, брошенные ей в лицо страдающей женщиной.
Отвесив глубокий почтительный поклон, она направилась было к выходу. Но в этот момент Екатерина быстрым движением, на какое нельзя было считать способной эту пожилую, грузную женщину, кинулась за подругой и остановила её у самых дверей.
– Постой, погоди… Не сердись… Не уходи так… молча… Неужели же ты не видишь, как я страдаю?.. Не смейся надо мной… Сама не рада сердцу своему старому, глупому… А не слушает оно ни лет, ни разума… Только в нём и мука, и отрада моя… Со всем умею справиться, если нужда приходит… А вот с собой не могу… Теряю разум, как дитя малое становлюсь. Ты знаешь, ты добрая, ты любишь… Так не сердись. Останься. Помоги. Научи, что делать, как быть?..
И совсем по-женски, спрятав лицо на груди подруги, Екатерина залилась слезами.
– Ждать, одно осталось… Думаю, что недолго уж. Больше и сказать ничего не умею. Попробуй сама хорошенько спроси его… Вот, хоть нынче… После обеда, как останетесь вдвоём, и приступи к нему… Пора маску снимать…
– Маску?.. Так ты уверяешь?.. Нынче?.. Ох, Анеточка, я столько раз пробовала! А приступить духу не хватает… Глупые мы… самые сильные женщины, а всё же глупые… Хорошо, я наберусь решимости… Я спрошу… Только ты близко будь… Если правда… Если он мне скажет так, прямо… Не знаю, перенесу ли! А надо же узнать… Покончить надо. Теперь такая пора трудная. Враги кругом. Людей нету… Сама чуть не фураж для солдат собирать должна… Тут – враги… На юге – война. На западе Пруссия кулаки сжимает. Того и гляди, из Польши придётся войска выводить… Царство шатается… Надо весь ум собрать, всю душу взбодрить… А тут сердце моё растерзано, думам мешает, лишает разума и памяти… Нельзя так. Правда, ждать нечего. Один конец. Мне моё царство десятка графов дороже… Хоть бы и любил меня, хоть бы и на время задурил, всё равно надо кончать. Без любви без всякой, ты права, лучше этого мальчика приблизить. Пусть место занимает… И спокойней буду. Двадцать семь лет честно послужила трону… И теперь надо обо всём забыть… Решу. Нынче… А ты своего ротмистра готовь. Чтобы не подумал этот зазнайка, что я жалеть о нём стану. Иди, зови мне Козлова. Чесаться, одеваться пора – к столу время… Выйду, похвалишь меня. Никто не заметит, что у государыни у всероссийской сердце может, как у простой слабой женщины, тосковать и кровью обливаться… Тебе спасибо, милая… Сумела мне доброе слово как надо сказать… Зови людей моих…
