— Зеленый! — отвечает машинист, отрываясь от оцепенения ритма. И снова шпалы — столбы. Мутит раскаленную голову и все-таки тянет ко сну. Он вскакивает и дает сигнал бдительности: короткий, длинный. Это для себя. Нельзя терять бдительность.
На первой же остановке звонит диспетчеру:
— Если будешь задерживать, немедленно потребую смену.
— Потерпи, родной, — просит диспетчер. Ему совестно перед машинистом, но ничего он не может сделать. Впереди много поездов, и держит их, кажется, один паршивый мостик, где что-то стронулось с места, и ехать по нему надо со скоростью пять километров в час.
И опять как в тумане: столбы — шпалы. Мокрый и обессиленный машинист держится. Он не задремлет, не потеряет бдительность. Будет работать за счет нервов, за какой угодно счет, но не запросит смены, как не запросит ее солдат во время боя. Слетела с глаз сонная пелена.
— Зеленый!
— Зеленый!
Двенадцать часов длилась поездка.
Сдав машину, тревожно заспешил домой. Ведь были новые толчки. Он только убедится, что все благополучно, и ляжет спать. Дома его окружили дети, родные, и, оказывается, возникли десятки проблем, которые разрешить может только он. Надо что-то делать с отцом. Каждое утро старый Алимджан молча уходит на «пепелище» и сидит там под палящим солнцем, и, покачиваясь, напевает старинную грустную песню, пока не заходит солнце.
Надо как-то устроить быт, потому что кабинет начальника депо не имеет кухни и ничего здесь не приспособлено. У Дильбар защита диссертации на носу, и надо ей как-то помочь, снять с нее хоть часть работы по дому.
Спать удалось лечь поздно вечером. За перегородкой еще не спали и горел свет. Люди разговаривали тихо, но все было слышно, хотя Иса и старался не слушать. Когда улеглись, наконец, все, погасили свет и он уснул, громко заплакала Гульнара. Дильбар стала ее успокаивать, дала напиться, но проснулась Лейла и дети за перегородкой. Всю ночь, стоило заплакать одному ребенку, схватывались остальные и просыпался весь кабинет начальника депо, и старшие раздраженно давали советы младшим, как успокоить детей.
Все-таки Иса хотел поспать немного, потому что впереди был трудный день и предстояла очередная поездка. А когда пришло время, он снова отправился в рейс.
Он работал так не один месяц, испытал сотни толчков, не знал, сколько их еще будет, но все пересилил, потому что он машинист Среднеазиатской и не уронит этого звания, потому что в Ташкент он возит лес и бетон, из которого уже заложили фундамент дома, где он получит квартиру.
ЧАСЫ ОСТАНОВИЛИСЬ
Известно, что все стенные часы Ташкента остановились в одну и ту же минуту. На транспорте много разных механизмов, от которых зависит безопасность движения поездов. После каждого толчка их надо проверить.
Большую проверку ведет и служба пути. Рельсы, полотно, опоры мостов могут сместиться. После каждого толчка путейцы должны немедленно дать точный ответ: можно ли пропускать поезда? Несмотря на большое напряжение, было решено, что в Маргелан должен ехать лично начальник службы пути Александр Петрович Сивягин. Дело в том, что подошло время паводка и надо было надежно закрепить опоры двух мостов близ Маргелана. Один из них вел к тупиковой ветке, где находились крупный цементный завод, главный поставщик цемента для столицы Узбекистана, и угольные копи, а другой стоял на важнейшей для Ташкента линии.
На месте Александр Петрович убедился, что путевые и мостовые обходчики внимательно следят за уровнем воды в руслах рек, которые вскоре после паводка пересыхают, но сейчас представляют опасность. Воды пока мало, но если и поднимется она, как обычно, па метр, ничего страшного не случится. И все-таки, учитывая важность объектов, он дал указание дополнительно укрепить опоры.
Поужинать собрались, когда стемнело. Человек десять уселись в путевом бараке и начали есть, когда раздался далекий, будто нарастающий гул воды. Люди поняли, что такого на их веку еще не бывало.
Промчится вагон и точно рентгеном просветит рельсы, отметит ослабшие болты, укажет осадку балласта. Это лаборатория на колесах со сложной современной аппаратурой. Не напаслись еще таких вагонов на сотни и сотни тысяч километров железных дорог страны. Да и тележка-дефектоскоп, сооружение более чем скромное, пока обслуживает лишь главные магистрали. Многие тысячи километров путей остаются еще на полном попечении путевых обходчиков.
Кавый Хасанов — путевой обходчик. Каждый день или каждую ночь, заступив на дежурство, он отправляется в путь по шпалам.
Солнце Ферганы жестоко. К одиннадцати накаленный воздух звенел. Кавый Хасанов шел, время от времени вытирая пот, стараясь не смотреть на солнце, чтобы не потерять остроту зрения. Его внимание привлек извилистый волосок на рельсе. Не то тончайшая былинка, не то риска. Присел, поскреб ногтем. Достал из сумки вибрационный молоточек и стукнул. Молоточек не подпрыгнул. Кавый испугался. Если рельс целый, молоточек должен вибрировать. Ударил еще раз, и опять глухой стук. Значит, трещина, значит, возможна авария или катастрофа.
Выхватив из сумки факел-свечу, отогнул прижатые к ней четыре ножки, зажег ее и воткнул в землю. Неподалеку на специальной вилке поставил красный флажок. Свечу можно бы и не зажигать, она предназначена для ночи, но пусть на всякий случай горит и она. Она горит красным, режущим глаза пламенем, и никакой ветер не сможет ее задуть, и ливневый дождь не зальет, и песком не погасить.
Свеча горела тревожным красным пламенем и будет гореть пятнадцать минут. Он побежал, отсчитывая шпалы и звенья, пока не насчитал тысячу метров, и здесь закрепил на рельсах три петарды на расстоянии двадцати метров друг от друга, две с правой стороны и одну с левой. И снова побежал, но в обратную сторону, мимо факела, и в километре от него поставил еще три петарды. Возвращался к аварийному месту уже не бегом, а быстрым шагом, потому что по такой жаре бежать больше не мог. Бежать ему мешали и осколки, что сидели в нем со времен войны, — три осколка в груди и один под лопаткой, их нельзя было извлечь, потому что они находились близко к сердцу и к легким. Но теперь вообще можно было не бежать: с какой бы стороны ни появился поезд, он налетит на петарды, они взорвутся с грохотом, эти хлопушки, и машинист будет знать, что это приказ немедленно остановиться.
Кавый дошел до аварийного места, достал свой рожок и начал подавать сигнал тревоги: длинный — три коротких, длинный — три коротких…
Такое напряжение у Хасанова за последние три года было один раз. Обычно же он шагает по шпалам и в безумную жару, и в дождь и светит фонариком, если идет ночью, осматривая свое хозяйство. Восемь километров в одну сторону и восемь — в обратную положено пройти за пять часов. А два часа остаются для работы на собственном участке.
В его инструментальной сумке в особом отделении лежит зеркальце. Хасанов получил
