его на складе вместе с петардами, молотком, сигнальными флажками. Это один из важнейших его инструментов, положенных по табелю.
Он шагает по шпалам, то и дело приседая у стыков, ловит зеркальцем солнечного зайчика и направляет в стык между рельсами. Только так можно увидеть, есть ли там трещина. Чтобы не прикладываться щекой к земле при осмотре нижней части головки рельса, он тоже пользуется зеркальцем.
Для всех людей тысячи километров пути совершенно одинаковы. Так и сказала ему старшая дочь, когда он принес домой Почетную грамоту. Наивная девочка, хотя уже перешла в десятый класс. «Те же шпалы и рельсы, и больше ничего…» Он всем на околотке рассказывал, как остроумно ответил своей старшей дочери. «У миллионов людей, — сказал он ей, — все одинаково: глаза, уши, рот, нос… У всех одно и то же, но нет двух одинаковых. Любой отличит одного человека от другого. Вот так же легко отличить участки обходчиков. Они совершенно разные».
Кавый Хасанов был счастливый человек. Его любили люди. Особенно любили Менгелсания, Рафида, Расима, Минианглян, Магдан, Мадхад и Флорида. Менгелсания — это его жена, остальные — его дети: три дочери и три сына. У него был дом из четырех комнат, обставленных резной мебелью. Строить дом ему помогали жена и старшие дети. Мебель делал с помощью младших. Они перетаскивали с места на место выстроганные планки, убирали стружки и понимали, какие важные задания получают от отца. Они гордились тем, что трудятся наравне с ним. Когда он говорил трехлетнему Мадхаду, что пора кончать работу и идти ужинать — «Мы с тобой честно заработали ужин», — малыш солидно отдувался, и на равных правах с отцом тщательно мыл руки, и ел степенно, с чувством собственного достоинства.
Семье Хасановых жилось легче, чем другим, потому что в доме было много рабочих рук. Ну что стоит помыть посуду или убрать в квартире, если за это берутся сразу пять человек? При таких выгодных условиях ребятам было легко учиться, так как у каждого оставалось много свободного времени. Кроме того, младшие в любую минуту могли получить консультацию старших. Естественно, троек ребята почти не приносили. И у матери была возможность пойти на работу, правда, на легкую, но все равно подспорье в доме.
В семье было много радостей, и тоже потому, что она большая. Скажем, одному делается обновка, а радуются все. Рано или поздно каждый получал обновку, и каждый раз — общая радость.
Да что там обновка!
Однажды Кавый Хасанов вернулся с работы позже обычного. У калитки его ждала сияющая Расима с табелем. Он увидел много пятерок и две четверки и молча обнял дочь. Он знал, что Расима перейдет в девятый класс, но все в семье ожидали худших оценок. Значит, ошиблись. Значит, не отстает она от своей сестры, его гордости Рафиды, которая уже готовится в медицинский институт.
Он стоял, прижимая к себе дочь, ее волосы щекотали его щеку, он пригладил их, а она вдруг расплакалась. Он не успокаивал дочь. Понимал: плачет оттого, что видит, какую радость принесла ему. И в этом было его счастье.
Чаще всего люди не сознают своего счастья, пока не потеряют его. Кавый Хасанов каждый день жил своим счастьем, ощущая его каждой клеточкой. Ему очень везло в жизни. Он должен был умереть на войне, потому что после таких ранений, какие получил, люди не выживают. Врачи спасли его. Это счастье. Счастье видеть глубокое уважение товарищей, ощущать их горячие рукопожатия, их любовь, завоеванную трудом, честностью, добрым характером. Ему всегда везло в жизни. Он прожил с женой девятнадцать лет, так и не узнав, как в ее устах звучит упрек, не слышал раздражения в ее голосе. Может быть, в этом она подражала ему, но он не доискивался причин. И было у них общее великое счастье — дети. Хорошие дети.
У него было много радостей и, может быть, самая большая — Флорида. Флориде полгода. Я видел ее уже после смерти отца. Удивительная девочка. Крепыш с рекламной картинки. Милая, лукавая, веселая. Самая веселая в доме.
…Горе надвигалось от солнца. Оно жгло огнем и растопило вековые льды. Озеро Яшин-Кул, что значит Молниеносное, оправдало свое название. Прорвав подтаявшие берега, ринулось оно с высоты трех тысяч метров в ущелье Исфайрам, и миллионы тонн воды восьмиметровым валом устремились на Андижанскую и Ферганскую области.
Вал видели многие. Сначала до людей доходил гул, точно такой, как издает перекатывающаяся щебенка, но усиленный в сотни раз. Гул нарастал с противоестественной быстротой, пока, как сказала мостовая обходчица Матрена Гаращенко, не наступил конец света. Вал был черный, с двухметровым бурлящим гребнем, а сверху — не то пыль, не то пар или дым до самых облаков, и вся эта бушующая стена неслась со скоростью пассажирского поезда, сшибая дома, мосты, тракторы. Вернее, она не сшибала, а накрывала, рушилась на них, и только по обломкам видно было, во что они превращались.
Деревья, крыши домов, рельсы вместе со шпалами выпрыгивали из пены, какая-то сила подбрасывала их, а лавина доставала, заглатывала, подгребала под себя, кромсала и, точно в страшной игре, снова швыряла в воздух, чтобы тут же захватить и еще мельче перемолоть гигантскими валунами. Вода ревела, скрежетала, выла. Центральный Комитет Компартии Узбекистана поднял в воздух самолеты и вертолеты. По тревоге в район бедствия устремились спасатели, пришли в движение тысячи людей, готовились помещения для пострадавших и больницы, вышли с запасных путей вспомогательные и санитарные поезда, был создан штаб с неограниченными правами.
Вал был еще далеко, еще не доходил его гул до линии Ахунбабаево — Акбарабад, но и здесь было тревожно. Дежурный по переезду Арип Камалов вместе с шестнадцатилетним сыном Садыком пошел к мосту. Уровень воды резко поднялся, слышался гул. Это был еще не главный вал, то неслась только его разведка.
Камалов знал, что по ту сторону моста находятся специальный дозор по борьбе с паводком и бригада путейцев вместе с начальником службы Синягиным. Они знают, что здесь происходит.
— Скорей! — крикнул он сыну, и они побежали назад к своему дому. Вода настигала их. Камалов отставал от сына, потому что после ранения на войне он прихрамывал. Вода сшибла его и понесла, и Садык не видел этого. Воды было немного, но она неслась быстро, и Камалов никак не мог во что-нибудь упереться. Его перекатывало вместе с камнями. Потом ему удалось все-таки за что-то зацепиться, но по руке ударил камень, и его опять понесло.
Течение усилилось и стало легче, потому что прибавилось воды. Он больше не пытался остановиться, а только старался не захлебнуться и чтобы его не так сильно било. Он подгребал руками, чтобы не снесло на середину потока и в конце концов его выбросило на камни в километре от того места, где сшибло. Подняться Камалов не мог, так как был сильно избит, но понимал, что оставаться на месте нельзя — снесет. Он пополз, стараясь меньше тревожить раненную на войне ногу.
Садык не оставил бы отца одного, но он помнил, что без помощи оставалась мать. Вместе с ней были его сестры и братья: тринадцатилетняя Кария, Машрап, Абдумутали и двухлетняя Майрамхан. Издали он увидел, что они вышли из дому и стоят возле суры — широкой тахты из досок, врытой в землю. Он бежал уже по воде и изо всех сил кричал: «Убегайте, убегайте, вода!» Мать быстро поставила на суры двух младших, и Садык бросился к ним, но в это время вода сбила Карию и Машрана, стоявших на земле. Садык рванулся спасать их, но и его сшибло, он успел схватить только десятилетнего Машрапа. Теперь их всех несло под мост. Впереди билась Кария, потом ее, должно быть, ударило чем-то, и она исчезла под водой. Садык больше ее не видел. Труп девочки нашли на следующий день. А
