Наркоза не будет!

— Плевать, что ты не видел, если мне он сегодня опять приснится, я просто сдохну от страха.

— Да ты сама все придумываешь.

— Ну как я придумываю! Оно мне надо?

— Это твой страх. Просто твой собственный страх.

— Ха! Ну ты! Блин! Он в реале, я тебе говорю! Он ехал в трамвае! Честно говоря, я не понимаю, как ты по ночам где ни попадя шляешься. Неужели ты ничего такого не видел? Объясни-ка мне, как тебе это удается?

— А со мной ничего плохого не может случиться… — беззаботно пояснил Роня. — Я просто знаю. А ты напрасно себе всякие страхи придумываешь. Это такой город, он слышит твои мысли и создает их в реале. Я тебе точно говорю, что он у тебя в голове живет. Увидишь!

Ронины слова включили в Кошиной голове сложный процесс, подробности которого оставались для нее секретом. Она впала в полу сомнамбулическое состояние. Просто чувствовала, что там происходит какая-то химическая реакция. Если бы кто-то спросил ее, о чем она думает, она не ответила бы, потому что не знала, о чем. Мозги уже почти кипели. Где-то в темноте ворочались мутные неуловимые образы, ощущения, которые — она знала — станут словами потом, когда мозги все переварят и выдадут несколько более менее ясных силуэтов. Или даже нет. Ощущений правильности и уверенности, что это так или не так. Только вот что — так …

Надо же, как это странно: кто-то говорит слова, кто-то их слышит, это значит, что в уши попадают звуки, которые соответствуют определенным предметам, которые где-то там в голове записаны в виде каких-то молекул, эти молекулы возбуждаются и в зрительном центре активизируется изображение, которое даже можно посмотреть, если как следует загрузиться. И вот каким-то образом этому кому-то удается пошевелить этот порядок, который там уже был. И все. Утром вдруг ты думаешь: «Екарный бабай! Так ведь мир-то совсем другой. Совсем не такой. А какой он на самом-то деле?»

А мир — это просто порядок в голове. А у Коши — бардак.

Осторожно, стараясь не стучать рамой, Коша открыла окно в свою комнату.

Черное окно угрожало.

— Полезай первым. С тобой ничего не случится, а я боюсь.

— Хорошо… — сказал Роня и нырнул в окошко.

Там что-то громыхнуло и зажегся свет, Коше уже стало страшно на улице в этой мутной белизне ночи. Она скорее запрыгнула внутрь и закрыла окно на шпингалеты.

— Э! Ты чего? Психическая? Я не хочу оставаться!

Роня по-стариковски сложил руки на пузе.

— Роня! Думай что хочешь! — замотала она головой. — Я боюсь! Просто боюсь. Тебе трудно? Я прошу тебя.

Роня вздохнул и согласился:

— Ну хорошо… Покажи хоть, что за красочки накупила. Я не хочу спать пока. Давай чайку бахнем. А то всё: коньяки дорогие, а потом начинаются мужики в сюртуках, матросы исчезают на ровном месте… Баловство одно.

— Я больше тебе никогда ничего не расскажу. Я, кстати, спать тоже не хочу, я хочу нарисовать кое-что.

— Я не помешаю тебе?

— Я же не ртом рисовать буду, а руками.

— Почему не ртом? — озадачено, спросил Роня минуту спустя.

— Потому что я им буду разговаривать с тобой.

— А-а-а-а…

Коша взяла холст, который натянула днем и выдавила на него сразу несколько цветов: охру, стронцианку, белил, немного кобальтов светло-зеленого и светло-фиолетового. Ладонью размазала эту кучу по холсту, уже зная что это будет — это будет песок берега. Ей важно было делать это ладонью. Ощущение от осязания холста пробудило внутри огонь. И холст запомнил этот огонь. Когда он высохнет, будет хранить в себе его всегда, и каждый, кто увидит этот холст почувствует тепло этого огня.

— А знаешь, — вдруг сказала Коша. — Мне кажется, сюжет в моих картинках все равно есть — только он какой-то синкопированный. Его точки бифуркации не в событиях, а в той пустоте, которую эти события напрягают. Как на площади Труда. Там всегда что-то включается, хотя ничего именно там не происходит… И связь между событиями не буквальная, а как бы метафорическая. Вот допустим, мы сегодня увидели трупик, да? По классическому сюжету нас должны найти менты. Но этого не будет. Я думаю, что это просто знак. Я только не знаю, какой. Мне он очень не нравится — но я точно знаю, что эта гадость еще сыграет свою роль. Ну, как черная кошка. Она сама по себе ведь ничего плохого не делает, а только предупреждает. Она просто знак. Я как-то мутно говорю, да? Я сама просто плохо понимаю, скорее чувствую.

Не услышав ответа, Коша оглянулась — друг уже посапывал, вытянувшись по стойке смирно на диване. Звук первой машины, первых утренних шагов, первого трамвая, громкий по-утреннему разговор обозначил начало нового дня.

И Коша, хоть и почесывалась, но как-то меньше, чем прошлой ночью, и глаза уже не могли навести резкость.

Она положила к крысиной норе огрызок сыра и устроилась рядом с Роней.

Боже, какой длинный день.

(Рита)

Рита зевнула и посмотрела на часы. Кофе взбодрил. Но события предыдущего дня все-таки давали о себе знать. В теле появилась нервозная дрожь. В солярий бы. В сауну и поспать суток двое.

Нет, лучше не думать — развезет.

Она перелистнула следующую страницу.

СЛЕД СКАРАБЕЯ

(Коша)

Коша ничего не могла в этот день. Все было мерзко. Бросила кисть и вылезла в окно. Она не знала, куда должна пойти, но должна была куда-то придти в какое-то конкретное место. Только, где оно находится? Кошу повлекло в сторону дома Рината. Казалось нелепым такое прощание. Это не он хотел этого, а его прежняя, сложившаяся до Коши жизнь заставила сказать ей эти слова. Она была зла на него, но в тоже время он отложил в ней личинку тоски, которая начала питаться Кошиной душой и силой. Ее желудок стал жилищем этой личинки. Она медленно шла в сторону его мастерской, проклиная себя за отсутствие гордости.

Но какая может быть гордость у никчемного человека? Кому-то она должна доказать, что она — не никчемная, тогда она и сама сможет себя считать чем-то достойным. Роня — не в счет. Он такой же иностранец. Ну не иностранец, провинциал, хоть и из подмосковного пригорода. Но все равно — он неприкаянный. Такой же, как Коша, бездомный.

А ей надо доказать кому-то из этих. Ринату, Рыжину, Котову. Надо, чтобы они ее начали уважать. Валька — хозяина галереи — она вообще выбросила из головы, как запретную вещь. Нет никакого Валька. Деньги кончатся, и его не будет. Решено. Она никогда не будет