Наркоза не будет!

тишина, которая звенела очень тихим тоненьким звуком и сквозь нее, как сквозь сон, долетали очень далекие звуки машин с улицы и звуки катеров с Невы.

Коше почему-то стало страшно оглянуться, но человек приближался к ней в зеркале, вызывая в позвоночнике обморожение. У нее вдруг замерзли пальцы и стянуло морозом все жилы. Черт! Это был тот же человек. Она больше всего боялась, что увидит его лицо близко, как в том сне, и придется решать, реален он или нет. В голове опять заиграл саксофон, и голос отчетливо повторил фразу о сыне дьявола. Ужас сжал Кошу в пружину и вытолкнул на улицу.

Она так и не решила, считать его реальным или считать его нереальным.

И поняла, что боится того, что он — реален.

Считать его галлюцинацией было гораздо проще, чем смириться с его реальным телесным существованием. Призрак, хоть и приводил в ужас, но все-таки не вынуждал к принятию каких либо мер, все-таки лучшее средство от призрака было просто знать, что он призрак. Ну в крайнем случае можно спрятаться под одеялом или сложить пальцы крестиком. Или попросить у Зыскина каких-то колес. Или напиться. Просто напиться.

На улице палило солнце, но Кошу колотило, пока она не выпила коньяка в ближайшей кофейне. Сын дьявола заткнулся.

Она остановилась посреди улицы, пораженная внятной ясной мыслью. Пугали не галлюцинации как таковые, а невозможность управлять ими. Беспомощность перед их произволом. Если они могут появляться сами по себе, они возможно могут и еще что-то. Они могут вмешиваться в реальную обычную жизнь.

И в этот момент Коша размножилась. Она спорила сама с собой несколькими голосами. И все они были одинаково упрямы. Где же она настоящая? Где?

Это надо было обдумать.

Коша отошла к бордюру и присела, пыталась понять, где начинается ее «я».

Одновременно несколько ощущений и несколько голосов загалдели, перебивая друг друга. Она четко осознала, что «я», которая рисует, пишет, думает и дружит с Роней — это одна. Вторая, которая трахается с Ринатом — совсем другая, а есть еще голос, который обвиняет ее во всех грехах. И голос, который смеется над ней и внушает подозрительность. И еще молчаливая рука, которая бьет по затылку, заставляя втягивать плечи и стыдиться своего тела или некоторых поступков. Сколько же в ней «их»?

Может быть, этот странный человек является кем-то из этих сущностей, нашедших пристанище в мозгу Коши? Сейчас она поверила бы и в переселение душ, и в призраков, которые паразитируют в чужой личности, и в бесов, которые вселяются в тело. Прямо в тело. И живут там наподобие личинок.

Она брела, точно лошадь по привычному, выученному маршруту, не видя ничего вокруг себя. Странно, не было денег — было плохо. Теперь есть — еще хуже. Когда не было, казалось — все дело в них. А теперь ясно, что они — ничто.

Коша растерянно пошевелила купюрами в кармане и с удивлением обнаружила, что стоит перед дверью общаги.

Роня что-то писал, сидя прямо на подоконнике открытого окна. Шарики, горсть стальных перьев в маленькой коробочке. Бутылка из-под кефира, которую выпили в два приема. Наполовину обломанный батон. Солнечный квадрат на столе. Простая человеческая жизнь. Реальная и твердая на ощупь.

Коша решила считать мужика галлюцинацией.

— Я пишу, — сказал Роня и снова уткнулся в бумаги.

— Пиши… — сказала Коша и свалилась на койку.

Потолок закружился в глазах.

Скарабей катил свой шарик к годовалому ребенку, сидевшему голой попкой прямо на песке. Белесое египетское небо безжалостно посылало на землю непрерывный поток жесткого горячего света. Ребенок занимался тем, что набирал в горсть песок и, стискивая его кулачком, следил, как из руки струится тонкая сухая струйка. Его сосредоточенные глаза неожиданно строго посмотрели в лицо высокого мужчины остановившегося прямо перед ним. Скарабей дополз до ступни мальчика и, внезапно начал закапывать свой шар прямо возле пятки. К группе приблизилось еще несколько человек. Четкие короткие тени замерли, ожидая, что последует далее. Наконец жук погрузился вместе с сокровищем в нору. Мальчик набрал еще горсть и присыпал место аккуратной конусообразной горкой.

Чьи-то руки подобрали ребенка и понесли в сторону реки.

Сон был настолько явственным, что Коша не сразу вернулась в реальность. С трудом она осознала, что лежит на Рониной койке в общаге. Роня по-прежнему сидит на подоконнике и пишет. Она села.

— Ронь! — начала Коша и закашлялась.

Не отрывая головы от листов, молодой человек подал голос:

— Да. Слушаю.

— Пойдем чего-нибудь съедим? Фу, какой мне странный сон приснился… Какой-то Египет.

Роня не отозвался, продолжая писать. Наконец он отложил листы и увидел, что Коша с завистью перебирает стеклянные шарики, разглядывая их на свет.

— Возьми, если хочешь…

Она покачала головой и протянула:

— Не-е-е-е… Я хочу сама найти. Лучше я буду о них мечтать.

ЕВГЕНИЙ. ДУБЛЬ ПЕРВЫЙ

(Коша)

Прошло несколько дней.

Утром Коша рисовала бесконечный по счету стеклянный шарик.

Постучала Муся. Радостная и свежая. Было видно, что она отъелась и отоспалась.

— Привет! Ты где шлялась? Бродяга! — обрадовалась Коша

— Ездила к предкам. Мы с тобой тогда поговорили, и меня как-то потянуло.

Муся внезапно увидела новые Кошины шмотки и воскликнула:

— Ух ты! Откуда это у тебя? Вот! Стоит уехать на несколько дней…

— Да… Валентин у меня купил все работы.

— Да? Что с ним случилось? Он же не хотел…

Она не знала, стоит ли Мусе говорить, как все было.

— Выпить хочешь? «Мартель».

— С утра? — Муся задумалась. — Хотя… В этом что-то есть! Давай.

В бутылке оставалось как раз две порции. Подруги располовинили их и сразу стало весело и беспечно.

— Вот уж не думала, что тебя к предкам потянет! — удивилась Коша, вспоминая Мусины откровения.

Муся посмотрела вверх, потом вбок, потом вниз и вздохнула:

— Я даже не знаю, я захотела еще раз все понять. Мне все равно жалко их, понимаешь? Мать, кенечно, больше. А отчим… Ну знаешь, во-первых, это мой первый мужчина все-таки. А в-вторых, я же сама в общем немного виновата. Если бы я тогда не спровоцировала его. Мужчинам так трудно отказаться от этого. Все равно, что льву от охоты.