Он шутливо чпокнул Марго по затылку.
— Перестань меня поучать! Что я тебе? Дочка? — вяло возмутилась она.
— Да брось ты. Старовата в дочки-то… Сколько тебе лет-то? Двадцать-то есть уже?
— Двадцать три, — ухмыльнулась Марго.
— Хорошо сохранилась. — Толстяк тряхнул рукой, и на его часах блеснули соединившиеся на цифре XII стрелки. — Ой, мама дорогая! Утром мне опять в аэропорт, а времени-то уже! Ой-ой! Опять придется спецсредства применять… Совсем здоровье не берегу… Нормальные люди от травы худеют, а я только толстею…
— А что ты так сразу? Потусовался бы пару дней, — сказала Марго. — Надо быть мудаком, чтобы приехать в Париж и сразу свинтить.
— Ну вот, уже и мудаком обозвали.
— Извини… Я не это хотела сказать…
— Да чего уж там… Конечно, я толстый, некрасивый. Я некрасивый, да? Скажи честно?
Марго с недоумением взглянула на спутника.
— Ну, конечно, толстоват и на мой дамский вкус не очень, но ты ж не по этой части… Чего ты у меня спрашиваешь? Спроси у Жака.
— Ой, да. Пойду спрошу. А ты не подслушивай!
— Очень надо! — обиделась Марго и нарочно отстала.
Валерий догнал ушедшего вперед Жака, и они о чем-то тихо заговорили между собой.
Марго рассматривала чистые стены, лестницу, аккуратные перила, выключатели на стене и удивлялась. Ей махом стала вся очевидная пропасть между Россией и Европой. Ни в Питере, ни в Москве, ни в вонючем Ялуторовске она ни разу не видела ни одного подъезда без графити самого дурного и похабного толка. А уж чтобы лампочка сама зажигалась…
Жак открыл дверь в аппартамент и выключил свет на лестнице, ткнув в кнопку пальцем.
— Ладно, хоть кнопка для выключения есть, — усмехнулась Марго по-русски. — А то как на другой планете. Мазафака!
— Привыкай, — тихо по-русски же шепнул толстый.
— Прошу. Обувь снимать не надо. Здесь не принято, — объявил галерейщик и вошел первым.
— Ля-ля-ля! — запел Валерий, впархивая в помещение. — О, шанзЭлизе! О! Париж! Париж! О матэн, а минюи, а миньет… ха-ха! Только здесь я чувствую себя счастливым. Я сбрасываю тут килограмм пять сразу и еще пять на следующий день. Это потому что в воздухе много аэроионов. Слышала про люстру Чижевского? Я в Моске купил недавно. А тут Гольфстрим! Никаких люстр не надо.
Не смотря на предупреждение Жака, Марго в растерянности остановилась у порога. Рефлексы. В общаге-то ходить в «бульдогах» было нормально — там все равно песчаные дюны по полу катались. А тут — ковры! Дорогие.
— Проходите в гостиную, — распорядился Жак откуда-то из темноты.
— Давай-давай! — подтолкнул Кошу Валерий. — Не позорь меня.
— Наливайте себе, чего хотите, — снова крикнул Жак из дальней комнаты.
Толстяк плюхнулся на белый кожаный диван и пристроил свой драгоценный кейс между толстых ляжек.
— Ты и здесь свою цепь не отомкнешь? — зевнула Коша-Марго.
— Отомкну, — ответил Валерий и полез в карман за ключом.
Зазвучала музыка. Наверное, Жак включил. Струнный квартет. Очень хорошего качества звук.
Присев на краешек огромного белого кресла, Марго с интересом оглядывала стены гостиной, на одной их которых шпалерой висели очень приличные работы (от авангарда до романтизма), на другой такая же шпалера из непристойной вернисажной мазни — от академических «ню'(выполненных четверокурсниками Репинки) до авангардистских геометрически-абстрактных композиций и плохо сработанных перепевов Дали наштампованных голодными (и не очень) работниками кисти и пера с Крымской набережной.
Часы в аппартаменте Жака показывали одиннадцать.
— Здесь на час раньше? — спросила Марго.
— Да, — Валерий переместил кейс к левой ноге и потер освобожденное запястье.
Окинув требовательным взглядом бутылки, стоявшие перед ним на маленьком столике, толстый потер руки и потянулся к коньяку. Налив себе в стакан для воды, он промакнул платком потный лоб и единолично выхлестал дозу целиком.
— Пока Жак не видит, — крякнул Валерий и сладко поморщился. — Французы пить не умеют. Цедят по капле и нюхают. Не понимаю. По мне так лучше сразу граммулю опрокинуть, чтобы эффект получить незамедлительно.
Отставив наконец отстегнутый уже кейс, толстый вытащил из кармана золотой портсигар и, с улыбкой любителя вещей откинув крышечку, выудил из-за резинки очередной косяк.
— Будешь?
— Нет, — покачала Марго головой. — Что-то не хочется. С вином намешаешь — всю ночь скакать придется, а мне не хочется. Уже несколько суток на пределе. Устала…
— Ну тогда наливай. Коньяк — супер! А может, все-таки травки?
— Я сказала же…
— Да брось! Она учебная. Я уже третий косяк добиваю и хоть бы… э-э-э… а что я говорил? О чем?
— Тем более, — усмехнулась Марго.
Хотя надо отдать должное — при таком количестве вышмалянной зеленки, гей держался крепко. И связь мыслей держал удивительно!
— Ах, да. Учебная, — Валерий прикурил, затянулся и захлопнул портсигар. Любовно погладив крышечку, он смешно сморщил нос и чмокнул губами. — Какая вещь! Перламутр! Обожаю все блестящее. Как Пугачева! Алуся — супер! Потрясная-колбасная!!! Опять жрать хочется…
Валерий с шумом втянул дым.
— Я тоже люблю блестящее. И елочные игрушки, — сказала Марго и протянула руку за красным вином.
— Что, красненького? Давай! — Валерий наплюхал попутчице полный стакан, который та выпила почти целиком. Настроение поползло вверх. Марго развалилась и поняла, что может пораскинуть мозгами. К тому же у нее появились новые версии по поводу причин, приведших ее в Париж.
Рита (пьяница и наркоманка) впечатлилась на ее россказни и тоже сошла с ума. А паспорт подделала Коше по какой-то странной, одной ей (Рите) понятной причине. Может быть, это Рита кого-то грохнула и хотела, чтобы у нее был новый паспорт. А что касается профессора, так его и впрямь, наверное, замочили. Только не Коша. А какая-то девка дико на Кошу похожая. А она, Лиза Кошкина, просто присаженная на дурацкого профессора подумала на себя. Просто по привычке. Просто потому что ей приснился такой дебильный сон. Но сон — это полная мура.
А на самом деле она никого не убивала, что уже хорошо. А значит, на крайняк, если здесь не покатит, можно вернуться в Россию. Хотя… Зачем? Что там делать? В этой жестокой,
