Тант меня просто поражает, все умеет, берется за любое дело да еще с таким запалом, как-будто первый раз приходится выполнять эту работу. Ковыряет, разглядывает, дивится, словно никогда не видел дерна с малюсенькими червячками, которые торчат там, свернувшись в розоватые клубочки, или компоста с личинками майских жуков… Их белая кожица на брюшке совсем прозрачная, и дядя удивляется, из чего только она сделана и зачем такая нужна личинкам. Рядом с ним так и ждешь чего-то удивительного, будто ведешь раскопки древних могильников или пытаешься разгадать тайну пирамид.
И ты знаешь, разочаровываться не пришлось. Однажды, копая яму для столба в заборе, мы наткнулись на клад! Умещался он весь в бутылке из-под молока, запечатанной сургучом. Точно такой, какие покупаем сегодня в магазине. В бутылке мы обнаружили скрученный в трубку линованный листок из тетрадки, он был перевязан леской от удочки прямо с поплавком, грузилом и крючком. На листке мы прочли:
«Здравствуй, счастливчик, нашедший эту бутылку, в которой я спрятал свое богатство и закопал в землю… Если этот «клад» попал в твои руки, знай, меня уже нет в живых…
В бутылку я положил осколок, который еще был горячим, нашел его на нашей улице, когда немцы разбомбили два дома. В этом году я закончил первый класс гимназии. Послезавтра мне исполняется двенадцать лет. Но никто не знает, где мы будем послезавтра, потому что вечером отсюда уезжаем. Прощай!
1941 г. 24-ое июня,
третий день войны»
Витаутас Милюс
Витукас богачом не был — в бутылку ссыпал даже свои перья, которыми писал… Среди любопытных вещей нашли мы значок с изображением башни Гедиминаса — того времени, когда нашу столицу захватили поляки, маленький кусочек янтаря, в котором застыли сразу и паук, и муха, лампочку от фонарика и горстку довоенных литовских центов.
Кастуте опять растрогалась, всплакнула. Когда она перебралась сюда после войны, все дома были сожжены, и никто не помнил, чтобы прежде здесь жил какой-нибудь Милюс.
Эта печальная находка, как ты понимаешь, достанется Довиле и Довасу, поэтому я не взял себе ни единой вещицы.
А дальше сообщаю тебе еще одну горькую для меня новость: отыскались родственники дяди Танта… Когда он взобрался на крышу, люди его увидели и стали расспрашивать Кастуте, кто этот профессор с белой бородкой, который не гнушается черной работы… Разнесся слух о нем, и как-то вечером явился какой-то тип с женой. Они принесли шампанского и осведомились — где тут наш дядя Леонардас обитает. А он в сарайчике чинил мой велосипед: немного искривилось переднее колесо. Я пошел позвать его и начал реветь… (Разиня, разиня и еще раз разиня!)
Эти челодрали (во всяком случае очень смахивают на них) явились сюда уже поднабравшись, языки у них заплетаются, один называет дядю Леонидасом, другой — Леонардасом… По их рассказу, дядя жил сам по себе где-то в Дзукии, на берегу Нямунаса. Продал избу и собирался поселиться у какого-то родственника. Тот, не дождавшись дяди, решил, что он с деньгами поехал к Чичиркам (такая фамилия у этих людей).
Чичиркене все висла у дяди на шее и спрашивала:
— Неужели, дядя, не припоминаешь нас? А ведь сколько раз вместе грибы собирали, рыбца ловили, угощались!..
Мне так хотелось, чтобы Тант сказал — не помню и не желаю вспоминать, но он теребил бороду и качал головой:
— Может быть, может быть… Что-то припоминаю, как в тумане, как во сне.
Чичирка хвастался, что строит в коллективном саду домик, за отпуск, навалившись всем скопом, они закончат, и дяде не придется ночевать в палатке…
Так-то вот… А теперь докажу тебе, что мы уже порядком отличаемся друг от друга, потому что таким разиней ты отродясь не был и не будешь. Когда дядя Тант простился и ушел, когда Чичирки уволокли все его пожитки, только тогда я вспомнил: этого челодраля с лысиной, замаскированной пятью волосками, я видел в поезде! Он преспокойно играл себе в карты, потом торчал в углу, когда все изучали справку дяди Танта, удивлялся вместе со всеми, скреб в затылке и даже ни словом не обмолвился, потягивая пиво, что ловил в Нямунасе с этим человеком рыбца.
Ты понял, что произошло? Эти мошенники уволокли к себе мастера на все руки, словно какую заблудившуюся лошадь, и, наверное, уже впрягли в работу на строительстве домика. Теперь я каждый день шатаюсь по коллективным садам и всех расспрашиваю, но ни Чичирки, ни Чичиркене никто не знает.
Угнюс, приезжай! Может, тогда мы с тобой, как Шерлок Холмс с доктором Ватсоном, наконец его разыщем и освободим. Жду от тебя письма или телеграммы.
Угнюс»
Неравный поединок
Тетя свое обещание сдержала: когда Угнюс с Рамунасом проводили полдня за книгами, платила им по рублю. На тайном совещании, которое произошло на складе магазина между мешками с крупой и сахаром, она угостила племянника шоколадом и пообещала отвалить еще порядочную премию, если тот расскажет ей откровенно, как занимается Рамунас, не покуривает ли украдкой, не тянется ли к выпивке или не вытворяет ли там чего. Тетю еще заботило разузнать, кто толчется в гараже у дяди, когда она задерживается в магазине…
А дядя Пятрас, однажды выпив, сунул Угнюсу трехрублевку, чтобы тот ни о чем не проболтался…
— Почему вы все решили, что я доносчик? — обиделся мальчик. — Не нужно мне ничего! Я сюда не шпионить приехал.
— Выходит, моя благоверная выпытывала уже у тебя?
— Да вроде о чем-то спрашивала, теперь уже и не помню.
— Вот потому-то и даю три рубля, что ты не ябеда. Когда тетка тебе предложит — тоже бери, только смекни, как получше ответить.
Какой-нибудь человраль на месте Угнюса выжал бы что-нибудь и из Рамунаса. Поступал он зачастую совсем не так, как хотелось его мамочке. Он даже предупредил своего двоюродного брата:
— Если хочешь, чтобы я и дальше тебе помогал против Диндериса, не болтай лишнего матери…
Пришлось принять его условия. Дарюс Диндерис жил на каникулах у родителей и мог напасть на Угнюса в любую минуту. Скорее всего так бы оно и вышло, не будь людей вокруг. При встрече с двоюродными братьями он только делал свирепое лицо, сжимал кулак и показывал двумя растопыренными пальцами: крышка вам, крышка, еще порву пасть.
Рамунасу такой оборот даже стал нравиться. Это не то, что корпеть летом над книгами. Он предложил Угнюсу за те три рубля, которые платит мама вместо суточных, нанять одного такого Жугаса, пусть обучит приемам борьбы.
И теперь, проглотив завтрак и схватив по книжке, они говорили, что идут в школу повторять у доски физику и геометрию, а на самом деле проскальзывали в спортивный зал, где сын дворничихи Жугене делился с ними своим опытом. Перебитый нос и значок второго разряда свидетельствовали, что Альбертас Жугас весьма неплохо разбирается в боксе, а в
