Давайте напишем что-нибудь

– Вас не интересует, куда именно вперед? – на всякий случай осведомился Деткин-Вклеткин.

– Нет, нет, не интересует, – закричали Случайный Охотник и Хухры-Мухры, – лишь бы вперед!

И они пошли вперед. Тундра сменялась степью, степь – пустыней, пустыня – саваннами, саванны – джунглями, джунгли переходили во что-то уже совершенно географически аморфное, а они все шли и шли. Останавливались лишь один раз, причем в самом начале. Тогда Деткин-Вклеткин неожиданно вздрогнул и сказал:

– Я только что стал отцом.

Случайный Охотник и Хухры-Мухры внимательно посмотрели сперва на него, потом по сторонам, но никакой перемены не увидели и спросили:

– В чем это проявилось?

– Замечательно глупый вопрос! – оценил Деткин-Вклеткин, но на вопрос ответил: – Проявилось это в том, что у меня родился ребенок.

Случайный Охотник и Хухры-Мухры опять внимательно посмотрели сначала на него, затем по сторонам и ужасно сильно опечалились.

– Вы чего так опечалились? – поинтересовался Деткин-Вклеткин.

– Закат интеллекта, – в один голос ответили ему два собеседника, – есть зрелище удручающее.

Деткин-Вклеткин помолчал, пытаясь соотнести высказывание с ситуацией, но, не сумев, заключил:

– Сказано красиво… только ни к селу ни к городу, как пейзажная зарисовка в начале главы. Впрочем, в этой главе и всё так, – вздохнул он.

– Нечего сваливать на главу то, что к главе никакого отношения не имеет! – сделали замечание опечалившиеся. – Если художественное произведение настоящее, в нем все уместно.

– Вы уверены? – с внезапной тоской воззвал к ним Деткин-Вклеткин. – Потому что… потому что появление ребенка не входило в мои планы.

– У Вас он и не появился, – сообщили ему в ответ. – Вы просто бредите. Отцами становятся – и дети рождаются – не в сознании, а в действительности.

– Это одно и то же, – быстро возразил Деткин-Вклеткин.

– Вы хотите сказать, что сознание и действительность суть одно и то же? – захотели строгости философских дефиниций Случайный Охотник и Хухры-Мухры (получалось, что они все время говорили дуэтом, как братья Гонкуры).

Деткин-Вклеткин поморщился: его смущала всякая примитивность.

– Я хочу сказать, – жирно подчеркнул он, разгадав замысел братьев Гонкуров, – что действительность сознания и действительность бытия суть одна и та же действительность… если вам так необходима строгость философских дефиниций!

От этой совсем уж большой строгости философских дефиниций у Случайного Охотника и Хухры-Мухры засосало под ложечками: справиться с такой культурой мышления ни одному из них явно было не под силу. Правда, они поднатужились лететь, но тут же замертво упали на землю, предварительно спросив:

– Что Вы практически имеете в виду, Деткин-Вклеткин?

– Практически, – снизошел тот, – я имею в виду следующее: в действительности я только что стал отцом, каковым до этого не был. Эту перемену во мне и зарегистрировало мое сознание… чуткое к подобного рода вещам.

– И что же конкретно сказало Вам Ваше чуткое к подобного рода вещам сознание? – не отставали Случайный Охотник и Хухры-Мухры.

– Конкретно оно сказало мне: ты только что стал отцом! – уже с раздражением ответил им Деткин- Вклеткин. – Это конкретно оно и сказало мне, даже не позаботившись о том, чтобы подготовить меня к такому повороту событий.

– Хорошо, – согласились приставучие собеседники, – зайдем с другой стороны. – Как отразится этот поворот событий на Вашей и на нашей с Вами жизни?

– Никак, – вздохнул Деткин-Вклеткин.

– Но разве перемены в личной жизни не всегда отражаются на общественной деятельности? – совсем далеко зашли в своем любопытстве Случайный Охотник и Хухры-Мухры.

Тут уж настало время Деткин-Вклеткину оторопеть. Оторопев, он спросил:

– Что Вы называете «общественной деятельностью»?

– Так… построение Абсолютно Правильной Окружности из спичек, – растерялись собеседники, – разве это для Вас не общественная деятельность?

Деткин-Вклеткин предусмотрительно схватился за бока – и только после этого расхохотался:

– Во-о-от вы о чем! Ну нет, дорогие мои… построение Абсолютно Правильной Окружности из спичек никогда – слышите, никогда! – не было для меня сферой общественной деятельности, что я и попросил бы Вас зарубить друг у друга на носах. Фигурально, конечно, выражаясь! – добавил он, заметив опасное движение Случайного Охотника в сторону висевшего у него на поясе ледоруба.

Случайный Охотник отпустил ледоруб, но не проследил за челюстью – и челюсть у него отпала. У Хухры-Мухры тоже отпала, но он справился с ней быстрее, чем Случайный Охотник, и спросил:

– То есть… как же… не было сферой общественной деятельности? Что же это, если не труд во славу величайшей из идей человечества, от имени которой Вы мою юрту сносить хотели? – Хухры-Мухры внезапно очень захотелось начинать жалеть свою юрту, хоть и давно пропавшую из виду.

– Величайшая из идей человечества… – вздохнул Деткин-Вклеткин, – всегда была для меня воплощена в Марте. Так что Абсолютно Правильная Окружность – мое сугубо личное дело. Это ради Марты я шел за идеей и хотел сносить вашу юрту.

– Ради женщины… бабы! – взревел эскимос Хухры-Мухры, тонко воспроизведя интонацией этически сложный фрагмент русской народной песни «Из-за острова на стрежень» (а именно фрагмент «нас на бабу променял!» – если кто-то не понял того, на что я так прозрачно намекаю).

Эскимосу Хухры-Мухры показалось, будто чужая земля уходит из-под его ног.

– Вы… Вы… – зашелся он, – Вы же вот сейчас стоите и… стоите и лишаете меня единственного, что у меня есть!

– А что у Вас есть? – ради интереса спросил Деткин-Вклеткин.

– Возможность мыслить масштабнo, вот что! – взлетел под небеси Хухры- Мухры.

– Подумаешь… – не осознал размеров трагедии Деткин-Вклеткин. – Невелика потеря!

– Да Вы же… Вы же кто – после этого? – Было понятно, что Хухры-Мухры задал этот вопрос самому себе. От него самого присутствовавшие и ждали ответа, который последовал непродолжительное время спустя и имел вид приговора: – Вы же после этого на-се-ко-мо-е!

Деткин-Вклеткин попытался примерить на себя новый идентитет, но идентитет не налезал.

– Придется объясниться, – смущенно сказал он эскимосу.

– И объяснюсь! – крикнул тот и немедленно впал в риторику. – Я думал, что Вы титан! Я думал, что Вы колосс! Я думал, что Вы… атлант, который держит на себе мироздание! Который управляет светилами и стихиями… Устами которого глаголет универсум… И мощной дланью которого я, заполярное ничтожество, причислен к клану небожителей. До Вашего прихода жизнь моя была пуста и бесцветна. Вы дали ей содержание, дали краски, Вы раскрыли мне глаза на то, что не единой вяленой нерпой жив человек, но и идееееююю… – Тут Хухры-Мухры запутался в гласных, упал в степную траву и зарыдал.

– Вон как убивается, – подал голос Случайный Охотник и с интересом инженера человеческих душ уставился на сотоварища. – Мне бы так ни в жисть не убиться!

Эскимос выл и катался по степной траве.

– Я только не понимаю, чего он так… – поделился недоумением Деткин-Вклеткин.

– Ну, как же – чего… – взял на себя роль толкователя Случайный Охотник. – Он-то думал, что для всего универсума старается, а выходит, что для ба… подружки Вашей одной!

Деткин-Вклеткин надолго задумался. Потом сказал:

– А вот и не выходит так, как Вы говорите. Куда ни повернуть – Марта есть часть универсума.

– Да никто и не сомневается, что она часть универсума, – заторопился Случайный Охотник. – Часть, но не весь универсум!