структуре художественного произведения грозила бы разрешиться чрезмерно быстрой развязкой, до которой нам с вами, слава Богу, еще пилить и пилить…
ГЛАВА 22
Художественная деталь красит литературное целое
В то время как вы, дорогие мои, уже давно и откровенно (я бы даже сказал: бесстыдно) хотите в Париж, куда столь же бесстыдно хотят все на свете, я туда отнюдь не спешу – причем ради вашего же блага. Вас ведь едва ли устроит перспектива увидеть Париж и умереть… да и хватит нам с вами того, что мертвого
Кстати, распределение ролей между читающим и пишущим трудно назвать справедливым: обратите внимание, что писатели всегда мертвы, в то время как читатели всегда живы. Мне просто из любопытства хотелось бы разок взглянуть хоть на одного мертвого читателя… подозреваю,
А с другой стороны, вполне ведь возможно допустить, что, если писателя делает великим писателем смерть, она же способна и читателя сделать великим читателем. При жизни, дескать, покойный был никому не известным читателем средней руки – слава великого читателя пришла к нему лишь посмертно. Только далекие потомки сумели оценить его гениальность, обратившись к книжной полке безвременно усопшего, где на почетном месте найдено было любимое его творение – книга Антонины Рябой «Консервируем овощи на зиму». Вчитываясь в бесхитростное повествование, невольно понимаешь, каким отменным вкусом надо обладать, чтобы выбрать эту книгу в качестве настольной. Простые, но идущие из самой глубины сердца строки о таких понятных и близких каждому вещах, как огурцы, помидоры, кабачки, капуста, чеснок, заставляют задуматься: кто мы, откуда пришли и куда идем… Великий читатель смог увидеть в них то, что ускользало от взгляда других: взволнованный рассказ простого смертного о том, чем люди живы. Документальной правдивостью веет от каждого пассажа:
На дно трехлитровой банки положить 10 вишневых, дубовых и черносмородиновых листьев, 45 кусочков хрена, 23 зубчика чеснока, 23 зонтика укропа с семенами. Затем заполнить банку огурцами длиной 1012 см, а сверху положить еще слой пряностей. Залить огурцы некипяченой водой доверху с солью (на 1 л воды 1 ст. л. соли), закрыть полиэтиленовой крышкой и поставить в холодное место…
Или:
Для консервирования, соления более всего подходят бугристые огурцы, желательно не больше 12 см, без пустот в середине и сформировавшихся семян. Корнишоны – огурчики длиной до 5 см – консервируют целыми, у более длинных с обоих концов делают срезы. Если огурцы покупные или пролежали 12 дня, то перед консервированием их надо замочить в холодной воде на 36 часов. Укладывать огурцы в посуду следует вертикально, но не набивать ее до самого верха: впитав часть рассола под крышкой, огурцы окажутся им не прикрыты и раскиснут. Зелень для засолки: душистый перец горошком, гвоздика, листья хрена, укроп, листья и черешки сельдерея, эстрагон в стадии цветения, майоран, листья черной смородины, вишни, дуба. Если банки не стерилизуются, то после закатывания банки переворачиваем, укрываем одеялом и выдерживаем до полного остывания. Секрет: если при засолке добавить чайную ложку хлористого кальция, то соленые и маринованные огурчики приобретут аппетитный хруст…
Или:
Салатные огурцы обычно не используют для консервирования: они получаются мягкими, пустотелыми. И все же, если урожай салатных огурцов больше, чем вы сможете съесть в свежем виде, попробуйте их засолить. Но для этого вам придется засолить сначала обычные огурцы. Через 56 дней эти огурцы съедаете или закрываете на зиму, а рассол, в котором идет молочнокислое брожение, используете вторично. Добавляете еще 10 г соли на литр рассола, кусочек корня хрена и помещаете в него салатные огурцы. Когда огурцы заквасятся (а происходит это на четвертый-пятый день), они ничуть не уступают обычным: такие же твердые и ядреные…
Не правда ли, поразительная чистота стиля?
Впрочем, кому я это все говорю! Вы же, дорогие мои читатели, едва ли способны по-братски разделить со мной мой восторг: вы пока живы, а значит и не велики! Однако потерпите еще немного: перспективы хорошие, поскольку ничто не вечно под луной. Как знать, может быть, будете и вы великими… потом. А покуда вы не великие, потуда придется обходиться теми, какие есть. С таковыми и отправлюсь-ка я опять в Японию.
Что значит – «были уже в Японии»? Ну, были… а толку-то что? Японскую культуру, доложу я вам, с одного взгляда не постигнуть. Наша же с вами задача – постигнуть ее полностью и окончательно, чтобы потом уже никогда больше к Японии не возвращаться – выбросить Японию из памяти навеки, а то место на карте, где она изображена, замазать черным маркером прямо по океану и сверху еще приписать: «Здесь никакой Японии нет и никогда не было!» Но это мы с вами все позже проделаем, если не забудем, а пока – в путь!
…Умная Эльза вчитывалась в корявые иероглифы Японского Бога и недоумевала. Недоумевать она не любила: от этого занятия ее коробило. Сначала все-в-Японии в подобные несчастливые минуты спрашивали Умную Эльзу, дивясь тому, как туловище и члены этой красивой девушки более или менее юных лет начинают искажаться при внимательном взгляде на них:
– Что это с Вами?
– Меня коробит, – охотно поясняла Умная Эльза. – Так бывает, когда я недоумеваю.
И тогда, успокоенные, все-в-Японии опять возвращались к японским своим будням.
Впрочем, это было давно. Теперь все-в-Японии уже так хорошо знали Умную Эльзу, что и не смотрели в ее сторону – настолько она стала привычной. Всем-в-Японии казалось, что Умная Эльза была здесь всегда – так же, как Фудзияма. Ее даже время от времени путали с Фудзиямой и, наткнувшись при переходе улицы на Умную Эльзу (та зачастую лежала посреди дороги), всматривались в искаженные ее очертания и говорили:
– Так это Вы, Умная Эльза! А казалось, это Фудзияма…
Но мы с вами отвлеклись от главного. Главным же сейчас было письмо Японского Бога – и от письма этого Умная Эльза, как сказано, недоумевала. А недоумевать она, как тоже сказано, не любила: от этого занятия ее коробило. Сначала все-в-Японии в подобные несчастливые минуты спрашивали Умную Эльзу, дивясь тому, как туловище и члены этой красивой девушки средних лет начинают искажаться при внимательном взгляде на них:
– Что это с Вами?
– Меня коробит, – охотно поясняла Умная Эльза. – Так бывает, когда я недоумеваю.
И тогда, успокоенные, все-в-Японии опять возвращались к японским своим будням.
Впрочем, это было давно. Теперь все-в-Японии уже так хорошо знали Умную Эльзу, что и не смотрели в ее сторону – настолько она стала привычной. Всем-в-Японии казалось, что Умная Эльза была здесь всегда
