— Я не знаю, почему полиция приехала. Послушай, я хочу поговорить о распечатках.
— Нас подслушивают?
— Может быть. Меня это не волнует.
Я подумал немного. А меня это волнует? Как всегда, когда надо умно и глубоко проанализировать что-то и принять решение, я поступил так: орел или решка?
— О'кей, давай о распечатках.
Карл Юнас Бертцер сделал паузу. Наверное, доставал свои заметки.
— Они не представляют никакой ценности. Возможно, какое-то общее представление составится, но только если изучить весь материал. — И он перешел прямо к делу: — Мне надо взглянуть на дискету. Если ты не захочешь показать ее, наша договоренность недействительна.
Дискета. Просто шлягер этого дня. Откуда он узнал, что дискета у меня? И разве у нас была какая-то договоренность? Орел или решка?
— О'кей, — сказал я. — Сегодня вечером подходит? Я с нею заеду к тебе.
Он откровенно обрадовался:
— Отлично.
Жизнь Карла Юнаса Бертцера обрамилась золотой каемочкой. Значит, придется ему заплатить чуть больше.
— Послушай, — сказал я, — ты знаешь что-нибудь о здоровенном, загорелом и белокуром шведе, который хорошо одевается и красиво поет и которого зовут Ролле?
В трубке — тишина. Он колебался, потому что знал.
— Нечего крутить, папаша Карло, — сказал я, — а то дискеты не увидишь.
Он откашлялся перед тем, как ответить.
— Это может быть Рольф Ханссон, — скованно произнес он. — Который был, да и сейчас он шеф службы безопасности на «Сентинел».
Я кивнул. Плохие новости в моей профессии — это хорошие новости.
— О'кей, папаша Карло. До вечера!
Он сказал еще что-то вежливое, и я ответил еще вежливее, и мы положили трубки, раскланиваясь. Я толкнул дверь будки.
— Еще только один разговор! — крикнул я Зверю. Он выбрал телефонную будку, ведомый латинским пристрастием к драматизму. На вершине Кунгсклиппан, с видом ни на что — рядом лишь стоянка машин, да грязно-черные подворотни. Первые в Стокгольме трущобы с колоннадами, пустые и мертвые, только мусор в деловых помещениях, которые невозможно никому сдать. Нельзя жить ближе к центру, и все же делать покупки приходится в основном по почте.
Машина стояла на Парммэтаргатан, готовая быстро стартовать.
Мы могли вскочить в нее, выехать на Бергсгатан и влететь в гараж полиции, лучшее укрытие в Стокгольме, когда тебя разыскивает группа, расследующая убийство.
Мы могли кинуться по лестнице, триста ступенек вниз с Кунгсклиппан и попасться там, со стертыми ногами, в руки полиции.
Мы могли рвануть в метро в соответствии с теорией Зверя: смываться лучше всего на общественном транспорте. Государственные пути бегства, сказал он, открыты только для изменников родине.
Поэтому мой «пежо» и стоял в тупике, да еще с нарушением правил. Поэтому мы и стали бы легкой добычей квартального полицейского, прояви он просто нормальное усердие и дунь в свой свисток.
Потребовалось три звонка для того, чтобы найти нужного человека в конторе «Сентинел».
— Нуккер, — сказал он внушительно.
— Зачем ты натравил полицию на Бертцера? — Нуккер долго молчал, но я не торопился.
— Я больше в такую игру не играю, — сказал он. — Ты берешь на испуг. Мне это надоело. Чего ты хочешь?
— Распечатки — это мура, — заявил я. — Но... у тебя не пропала ли одна дискета?
Повисло молчание, на сей раз вызванное смятением. Было слышно, как он в чем-то роется. И наверняка включил магнитофон.
— Дискета у меня, — сказал я.
Он тяжело дышал в трубку.
— Янне... Янне... проснись... дискета у меня!
Зверь махал рукой, указывал на часы. Он хотел перебазироваться — из соображений безопасности. Я показал ему язык.
— С тобой хочет поговорить Густав, — уклончиво произнес Ян Нуккер.
— Сколько ты дашь за дискету?
Наконец-то он среагировал быстро:
— А она продается?
— Конечно. Думаю выставить ее на биржу.
— Я могу хорошо заплатить, — сказал он, поначалу с некоторым сомнением. Но потом оживился: — Но мне надо довольно много от тебя узнать, чтобы сделка состоялась.
— Когда ты говорил с Густавом?
— Утром. Я ему сказал, что ты заходил ко мне в субботу.
Значит, Густав Далль все обдумал. И хочет снова меня увидеть.
— Как с ним связаться?
Ян Нуккер назвал два телефонных номера.
— Он ждет твоего звонка. — Тут он на несколько секунд замолчал. — Ты цену на дискету назначил?
— Пускай сперва твой хозяин предложит сумму, — сказал я и положил трубку.
Еще раз толкнул дверь будки и крикнул Зверю:
— Только еще один звонок!
Он сердито погрозил пальцем, но на сей раз соединили быстро. Ответил тот голос, аэропортовский.
— Привет, Верит, — сказал я. — Это я... который с трупом!
— А, привет! — отозвалась она радостно. — Вот тут Густав хочет знать, можешь ли ты... и твой друг... хотите ли вы пообедать с ним сегодня вечером?
Я онемел.
— Алло? — Аэропортовский голос забеспокоился.
— Густав хочет пообедать? — переспросил я. — С нами?
— Ну да. В восемь часов — подходит?
— Разумеется. А где?
Верит вздохнула с облегчением:
— Густав живет в Юрсхольме. Страндвэген. Значит, он вас ждет в восемь часов!
Я вышел из будки, шатаясь. Дискета была просто чудодейственной. Все хотели со мной связаться. Все хотели иметь со мной дело. А теперь Зверь и я будем обедать в Юрсхольме с мужиком, который красуется на витрине шведского финансового мира.
— Зверь? Нас пригласили в Юрсхольм! Званый ужин на Страндвэген!
Он чуть сжался, недоверчиво взирая на меня.
И сказал:
— У меня нету гальштуки.
— Галстука, — сердито поправил я.
Мы застряли в потоке машин на Пульхемсгатан, как раз напротив бункера Главного полицейского управления, и вокруг нас оказались четыре полицейские машины.
— Зверь, — простонал я, — от твоего планирования нашей безопасности у меня коленки стучат друг о друга.
На полу валялась карта Стокгольма. Я ее поднял, развернул и упрятал свое расквашенное лицо между двумя городскими районами.
