Ты только что была у проходимца Зета,Во взорах похоти еще не погася…Ты вся из Houbigant! ты вся из маркизета!Вся из соблазна ты! Из судорог ты вся!И чувствуя к тебе брезгливую предвзятостьИ зная, что тебе всего дороже ложь,На сладострастную смотрю твою помятостьИ плохо скрытую улавливаю дрожь.Ты быстро говоришь, не спрошенная мною,Бесцельно лишний раз стараясь обмануть,И, будучи чужой неверною женою,Невинность доказать стремишься как-нибудь.Мне странно и смешно, что ты, жена чужая,Забыв, что я в твоих проделках ни при чем,Находишь нужным лгать, так пылко обеляяСебя в моих глазах, и вздрагивать плечом…И это тем смешней, и это тем досадней,Что уж давным-давно ты мой узнала взглядНа всю себя. Но нет: с прозрачной мыслью заднейСамозабвенно лжешь — и часто невпопад.Упорно говоришь о верности супружьей, —И это ты, чья жизнь — хронический падеж, —И грезишь, как в четверг, в час дня, во всеоружьеБесстыдства, к новому любовнику пойдешь!
Toila
1930
Встреча в Киеве
Еще одно воспоминанье выяви, Мечта, живущая бывалым.…Вхожу в вагон осолнеченный в Киеве И бархатом обитый алым.Ты миновалась, молодость, безжалостно, И притаилась где-то слава……Стук в дверь купе. Я говорю: «Пожалуйста!» И входит женщина лукаво.Ее глаза — глаза такие русские. — Вот розы. Будь Вам розовой дорога!Взгляните, у меня мужские мускулы, — Вы не хотите их потрогать? —Берет меня под локти и, как перышко, Движением приподнимает ярым,И в каждом-то глазу ее озерышко Переливает Светлояром.Я говорю об этом ей, и — дерзкая — Вдруг принимает тон сиротский:— Вы помните раскольников Печерского? Я там жила, в Нижегородской.Я изучила Светлояр до донышка… При мне отображался Китеж… —Звонок. Свисток. «Послушайте, Вы — Фленушка?» — Нет, я — Феврония. Пустите ж!