Собственно, именно с тех пор Захарыч приобрел стойкую компьютерную паранойю и запретил копировать базу данных по грузоперевозкам куда бы то ни было. А провинившегося сисадмина сослали под начало Косяка — бригаде как раз требовалась помощь эксперта по компьютерам. Косяк остался доволен результатами и попросил оставить этого мозгляка у него. Захарыч не возражал. Он как раз думал над дальнейшей судьбой проштрафившегося хакера, прекрасно понимая, что выпускать того из-под контроля или, тем паче, разрешить ему валить на все четыре стороны, — весьма опрометчивый шаг. Слишком много тот знает, по глупости сунув свой любопытный нос в святая святых конторы.
Бобер не был боевиком и в качестве грубой физической силы никогда не использовался, но за два с половиной года в компании Косяка и его отморозков насмотрелся на многое. И чем дальше, тем сильнее ныло у него в груди. Сашка дураком не был, да и газеты регулярно почитывал, поэтому прекрасно знал, чем заканчиваются такие игры. Нож в бок, шальная пуля — либо тюремные нары. Третьего при всем богатстве выбора просто не дано.
Тогда он задумался, прикидывая, как с наименьшими потерями вывернуться из сложившейся ситуации. Надеяться на то, что ему удастся сбежать и без посторонней помощи избавиться от преследования бригады, было глупо. Единственным выходом была явка с повинной. Но жизнь на нарах Сашку не привлекала, а месть бывших подельников откровенно страшила. Нет, садиться вместе с ними Бобер не собирался! Он задумал сорвать банк, выторговав ценой определенного рода сведений свою свободу у ментов. Косяк и его братки были мелкой рыбешкой, Захарыч на их фоне — разжиревшим лещом; Бобер же замахнулся на акулу. Акулу звали Дмитрий Викторович, и в узких кругах он был известен как Питон.
Сашка собирал компромат терпеливо и бережно, не гнушаясь никакими, даже крошечными, новостями из жизни Питона, словно белка по орешку накапливая необходимые ему сведения. История с Захарычем его многому научила, поэтому Бобер не единожды перестраховывался, занося в свое секретное досье очередную пометку. Впрочем, нацелившись на Питона, Бобер не забывал исправно копить материал и на прочих — на всякий случай. Двойная жизнь, «свой среди чужих»… А впереди — такая близкая и такая недосягаемая новая судьба, без бандитов и насилия.
Но убийство… Бобер прекрасно понимал, что его затея может выгореть в одном-единственном случае: если на его руках не будет крови. Отправка же Гельки на тот свет могла одним махом перечеркнуть все его надежды на благополучный исход. Да, он принимает в этом лишь косвенное участие, постольку поскольку, но все равно: убийства ему не простят, пойдет как соучастник, несмотря на весь компромат вместе взятый. А в открытую выступить против Косяка и заявить, чтобы Ангелину оставили в покое… Увы, он не сможет. Придушат заодно с провинившейся девчонкой и сожгут, чтоб остальным неповадно было на вожака идти. Эх, что за гадство-то!..
Меж тем Косяк, аккуратно взломав замок, вместе с подручными устремился внутрь дома, туда, где горел свет.
— Обманула! — выдохнул Голяк, тупо уставившись на прикроватный ночник.
— Быстро обыскать тут все! Если она нас заметила, то не могла далеко уйти! — приказал Косяк, с тоскою понимая, что все пропало, девки здесь нет. Кровать не разложена, в шкафах нет вещей. Она ушла отсюда, нарочно или по забывчивости оставив включенным ночник. И где ее теперь искать? Как выполнить приказ Захарыча о ликвидации строптивого финансового директора?
Конечно же поиски ничего не дали. Ангелина как сквозь землю провалилась и, положа руку на сердце, Косяк признался сам себе, что на ее месте сделал бы то же самое. С чего они вообще взяли, что она будет терпеливо дожидаться, пока они снова придут по ее душу? Облажались по самое-не-могу!
— Вон из дома! Быстро!..
Шунт и Огурец, памятуя о данном им Косяком задании, согнувшись в три погибели поливали периметр дома бензином. Они как раз докончили свою весьма дурно пахнущую работу, когда с крыльца раздался короткий свист — сигнал общего сбора. Поставив канистры, Шунт и Огурец присоединились к остальным, еще через пару-тройку секунд появился задержавшийся у сарая Бобер. Косяк, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:
— Все, труба! Она нас обхитрила. Теперь нам может помочь только чудо. Так что убираемся отсюда, парни, и поскорее, пока нас соседи не засекли.
Бобер выдохнул, про себя вознеся благодарственную мольбу всем богам. Убийство отменяется. И пусть Захарыч орет недорезанным кабаном, пускай песочит в хвост и гриву Косяка — его это уже не касается. И вообще: это — последнее дело, на которое он отправился вместе с бригадой. Как только вернется в Москву, тут же обратится куда следует и сдаст всю шайку-лейку с потрохами. Он — не убийца, да, по чести сказать, и не бандит. Пора завязывать!
Отбросив зажатый в кулаке окурок в сторону, Бобер развернулся, но тут за его спиной полыхнуло, и на дворе стало светло, как днем.
— Кретин! — Подскочивший к Бобру Косяк со всего маха врезал ему по морде. — Что ты натворил?! Сейчас сюда вся деревня сбежится! Пацаны, уходим! Все в овраг, быстро!
Повторять дважды не пришлось, и уже через полминуты бригада сидела за кустами ракитника, мрачно наблюдая за тем, как к горящему дому кинулись селяне, подручными средствами бестолково пытавшиеся затушить разгоравшийся пожар.
Сон к Игорю упорно не шел. Он с завистью поглядывал в сторону умиротворенно сопящей Ангелины. Вот что значит — юность! Раньше он тоже был таким же — что бы ни произошло, стоит только коснуться головой подушки, и все — добро пожаловать в мир сновидений! А потом как-то незаметно эта чудесная особенность остается в прошлом, а взамен нее верной спутницей приходит бессонница. В голове назойливым рефреном вертятся одни и те же мысли, от которых хочется лезть на стенку, а сон по закону подлости приходит аккурат за час до того, как тебе пора вставать.
Не выдержав, Игорь осторожно, чтобы не разбудить гостью, встал и отправился на кухню, прихватив с собой начатый детектив. Полчаса чтения, и, глядишь, глаза сами начнут слипаться.
Потянувшись к выключателю, Игорь сообразил: что-то тут не то. В окна било алое зарево, совершенно не свойственное этой широте и этому времени суток. Облокотившись на подоконник и вглядевшись в неведомый феномен, Игорь почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы.
Оторвавшись от окна, он бросился в комнату и затормошил Ангелину:
— Лина! Подъем, вставай! Твой дом горит!..
— О, а вот и наша мамзель со своим хахалем пожаловала! — первым заметил Гельку с Игорем Шунт.
— Ага, нарисовались, красавцы! — зло бросил Косяк. — Где, спрашивается, их полчаса назад нелегкая носила? И как мы теперь девку пришьем? Между прочим, Захарыч нас ждет у себя уже к обеду! Черт, все сроки к чертям летят! А все из-за одного урода! — Косяк с ненавистью посмотрел на Бобра.
— А вы не могли меня предупредить, что дом облит бензином? — вяло огрызнулся тот.
— А кто ты такой, чтобы тебя предупреждать! — рявкнул Косяк. — Тоже мне, какая шишка выискалась! Мог бы и сам догадаться, зачем парни канистры на себе волокут. Кстати, где они?
— Ты это о чем?
— О канистрах, блин! Где они?
Шунт и Огурец переглянулись.
Косяк застонал и обхватил голову руками:
— Идиот на идиоте сидит и идиотом погоняет! Я же говорил! Я же предупреждал: все должно выглядеть как несчастный случай! Почему вы их не забрали, когда дом занялся?
— Ну… это… ты же сам крикнул: мол, быстро в овраг и все такое, — промямлил Огурец. — Вот мы и побежали вместе со всеми…
— Молите бога, чтобы никто из местных эти канистры не углядел! Хотя все равно без толку — менты на пепелище копаться будут, сразу просекут, что поджог. А местные тут же их и надоумят, кто бы это мог быть. Мы вчера тут засветились в полный рост. Эх, вся операция коту под хвост! И с девкой не сквитались, и хату ее зазря запалили. Теперь точно деру отсюда даст!
— Ну и пускай драпает! — заметил Голяк. — Все равно из Заречья только одна дорога выходит. Значит, подкараулим ее по пути, и дело с концом! Не все ли равно, где ей гореть — в избе или в машине? Изобразим коротач проводки или аварию какую поправдоподобнее. Ну, чтоб аккумулятор сорвало, типа заискрил и
