подсказывали, что до конца смены еще как минимум часа три. Порцию угля — в печь. Ух, как же здесь жарко… Штефан обернулся недовольно, с досадой. Рядом стоял незнакомый ему мужчина. Одет он чисто и аккуратно, сверху на плечи наброшен старый вылинявший халат. Видимо, кто-то из работников сверху. Человек в халате беззвучно открывал рот, пытаясь что-то прокричать Шольцу, но звук его голоса тонул в яростном гуле сгоравших в шаге от них тонн угля.
— Что? — громко переспросил Штефан, изо всех сил прислушиваясь и пытаясь разобрать хоть что- нибудь из того, что кричал мужчина.
— Вы Штефан Шольц? — человек прикрыл часть лица рукой, полагая, что так его станет слышно.
Шольц утвердительно кивнул головой в ответ.
— Хорошо. Десять минут назад прибегал какой-то мальчишка, сказал, что ваша жена рожает, — снова закричал мужчина, наклонившись к самому уху Штефана и показывая пальцем в сторону выхода.
Шольц резко отпрянул в сторону и с тревогой осмотрел собеседника. Это что, шутка?
— Управляющий послал меня за вами, на сегодня у вас все, можете заканчивать работу. За сменщиком уже послали, — слова мужчины бессильно тонули в гуле печей.
Шольц вдруг почувствовал внезапную слабость в ногах. В горле тотчас пересохло. Ужасно хотелось пить.
— Ее только увезли или она уже родила? — справившись с собой, закричал он в ответ человеку, принесшему ему новость.
— Я не знаю! — собеседник недоуменно пожал плечами.
— С ней все в порядке? Скажите, она в порядке? — нервно допытывался Штефан, с тревогой заглядывая мужчине в глаза.
— Я не знаю! — собеседник с недовольной гримасой посматривал то на Шольца, то на печи, гудевшие в нескольких метрах от них.
— Это мальчик? Скажите, у меня мальчик? — не унимался Шольц, тряся мужчину за рукав вылинявшего халата.
— Да не знаю я! — человек, принесший новость, недовольно дернул рукой и, прикрывая ладонями уши, стремительно направился прочь.
С силой отшвырнув лопату, Штефан бросился к выходу. Один из пятерых мужчин с недоумением посмотрел ему вслед, остальные даже не обернулись.
Через четверть часа Шольц открыл двери одной из берлинских клиник. Взволновано объяснив молодой медсестре, что его жену привезли сюда сегодня после полудня, он потребовал немедленно провести его прямо к ней. Медсестра велела ему подождать и быстро скрылась за большими дверями. Через минуту к Штефану вышел очень солидный с виду пожилой человек в белоснежном халате.
— Я — заведующий родильным отделением, мое имя — Фридрих Майер. Вашу жену зовут Карла Шольц? — спросил врач, поблескивая дорогим пенсне.
— Да, — поспешно ответил Штефан, — да, все правильно, Карла Шольц.
— Ну и что вы так разволновались, герр Шольц? С вашей женой все в полном порядке, роды прошли без особенных осложнений, несколько преждевременно — это да, но беспокоиться не о чем.
— А… ребенок? — все еще тревожась, спросил Шольц.
— У вас мальчик, — после небольшой паузы с улыбкой ответил врач. — Подождите немного, и вас проводят к жене, она сейчас еще очень слаба и отдыхает в одной из наших палат. А сейчас, прошу меня извинить, мне нужно работать.
И он направился в другой конец коридора.
— Фрау Бахман, — заметил Майер по ходу, — будьте добры, наладьте наш календарь. Сегодня одиннадцатое апреля, выходные давно прошли, а на нем все по-прежнему воскресенье.
Войдя в палату, Штефан скользнул к кровати и нежно взял руку жены в свою. Карла открыла глаза и почему-то улыбнулась ему слегка виноватой улыбкой.
— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — спросил Шольц, начиная, наконец, успокаиваться.
— Все хорошо, милый, — ответила ему жена, — обо мне здесь прекрасно заботятся.
— Может, тебе что-то нужно? — спросил Штефан. — Ты только скажи! Меня отпустили с работы, и я мог бы…
— Нет, Штефан, — Карла снова улыбнулась ему своей чудесной улыбкой, — пока ничего не нужно.
В палату вошла медсестра и, подойдя к Шольцу, аккуратно передала ему малыша, закутанного в несколько белоснежных пеленок.
— Всегда поддерживайте ему голову, — с серьезным видом объяснила она Штефану, когда тот неуклюже принял младенца на руки, — и локоть держите вот здесь. Нет, нет, ближе. Передвиньте, передвиньте сюда…
Шольц, затаив дыхание, с опаской заглянул внутрь белоснежного остроконечного свертка. Его малыш, его мальчик оказался беспомощным розовым человечком, со светло-голубыми выразительными глазами и крохотным влажным носиком. Голова младенца, покрытая редкими светлыми волосами, выглядела настолько хрупкой и маленькой, что, казалось, легко могла уместиться у Шольца в одной ладони. На левой щеке мальчика, возле самого его рта, была заметна крохотная родинка, и когда ребенок беззвучно двигал своими маленькими розовыми губами, родинка смешно двигалась вслед за ними — вверх и вниз. Младенец, несмотря на то, что совершенно ничего не понимал и выглядел полностью беззащитным, к удивлению Шольца, не кричал, а спокойно смотрел на него и еле заметно покачивал головой из стороны в сторону, как будто терпеливо ожидая, когда же, наконец, взволнованный отец вдоволь насмотрится на своего сына.
