Руби запихнула полную ложку в рот, потом еще несколько подряд. Она была такая голодная. Молоко потекло по подбородку. Она вытерла его рукавом, пока Джулиан не видел.
– Слушай, а когда ты был ребенком, у вас была валеология?
– Валеология? Думаю, что да.
– И там рассказывали то же самое? Курить вредно и т. д.
Он повернулся к ней, оторвавшись от телевизора:
– У меня не было занятий по валеологии. Я говорил твоим родителям, что получил домашнее образование.
– Прости, я забыла, – сказала Руби, запихивая в рот очередную ложку с множеством кусочков манго.
Вкусно, но не сравнить со спелыми манго, которые она ела в Атлантисе.
– У тебя были репетиторы?
– Именно так.
– И поэтому ты сам этим занимаешься?
– Нет.
Она ожидала услышать объяснения. Может быть, он размышлял над ответом, намазывая джем на тост. Спустя некоторое время она спросила:
– Но ведь тебе нравится заниматься репетиторством?
– Конечно.
– Работать с детьми и все такое? Некоторые из моих учителей, как это ни странно, не любят детей.
– Да, вот уж действительно странно, – произнес Джулиан, поднося ко рту тост с джемом.
– Мне кажется, я кое-что про тебя знаю.
– Да? – сказал он, отложив тост на тарелку. Она заметила, что это была одна из бабушкиных тарелок, которые обычно хранятся в столовой и достаются только на Рождество.
– Ты занимаешься репетиторством, потому что оно не мешает твоей писательской деятельности.
– С чего ты взяла?
Начало стихотворения, которое она нашла в его блокноте, то самое про беспечный – оставит, указывало на это. Но она не имела права его читать, а уж тем более дописывать, поэтому решила не вспоминать об этом неприятном эпизоде.
– Ты знаешь все слова.
– Ты думаешь, это самое важное для писателя?
– По крайней мере есть из чего выбирать.
Он посмотрел на нее. В его взгляде читался ум. Она немножко разнервничалась, но тут на ум пришло еще кое-что:
– Если ты захочешь, ты можешь писать по-итальянски.
Джулиан снова взял тост, откусил кусочек, наслаждаясь клубничным джемом. Об этом можно было судить по медленному движению его губ.
Итальянский. Погодите-погодите. Все смешалось у нее в голове. И тут возник вопрос: «Где сейчас распродажа?» Он ведь совершенно неправильно задавал этот вопрос. Похоже, у Джулиана с итальянским не очень.
– А где ты выучил итальянский?
Джулиан отхлебнул кофе, сделав очень маленький глоток. Иногда он был похож на европейского аристократа, каких показывают в фильмах. Руби никогда не встречала их в жизни.
– Преимущественно в Камеруне.
– В Камеруне говорят по-итальянски?
Руби не очень хорошо себе представляла, где находится Камерун, но знала, что в Африке говорят на европейских языках. Примерами тому были Нельсон Мандела и Французский легион. Наверное, итальянский, на котором говорят в Камеруне, отличается от итальянского, на котором разговаривают в самой Италии, тогда это объясняло проблему, возникшую с вопросом о распродаже.
– В итальянском посольстве. Я ходил на занятия вместе с детьми посла.
Вот оно как.
– Они были из Рима?
– По-моему, из Милана.
– А как итальянский в Милане?
– Прости, не понял.
– Он там правильный, такой же, как в Риме?
Джулиан уставился в потолок, возможно, задумавшись, а потом посмотрел на нее.
– Думай, что говоришь, – сказал он, сделав глоток кофе.
Сначала Руби решила, что она ослышалась. Джулиан всегда был так мил и вежлив. Но это была довольно простая фраза, составленная из простых слов, а слух у нее сегодня (как, впрочем, и все остальные чувства) был обострен. Она все правильно услышала. От этого ее лицо покраснело, а нижняя губа онемела и задрожала.
Джулиан поднял брови:
– Боже мой! Неужели я это сказал?
Он отставил чашку, сделав это довольно резко, потому что кофе расплескался на блюдце.
– Прости, пожалуйста, Руби.
Он коснулся рукой лба:
– Я что-то неважно чувствую себя сегодня. Прости, я не хотел. Ты мне так дорога. Просто в эту минуту я вспомнил это ужасное посольство, этот ужасный город, Яунде. Как они сами называли его, «могила белого человека», где они… мы все закончим свою жизнь. Пожалуйста, прости меня.
Он привстал из-за стола и похлопал ее по плечу.
– Да ничего страшного, – сказала Руби. Взрослые постоянно делают больно. Все взрослые, которых она знала, причиняли ей боль, а некоторые из них делали это неоднократно. Например, миссис Фреленг и мама. Краска сошла с лица, нижняя губа перестала дрожать.
– Спасибо, Руби. Людям свойственно ошибаться, прощать могут лишь боги. Я думаю, тебе это известно.
– Нет, никогда раньше не слышала.
– Людям свойственно ошибаться, прощать могут лишь боги.
Как красиво звучит! Настолько красиво, что у нее даже захватило дух.
– Сам придумал?
– Это сказал Папа. В эссе, посвященном критике.
Какой конкретно папа?[32] Руби не знала. Она простила его. В конце концов, любой человек, задавший подобный вопрос, заслуживал такого ответа. Она не хотела задавать еще один глупый вопрос. Теперь она поступила умнее.
– А как это будет по-итальянски?
Джулиан улыбнулся.
– Еще лучше: «Sbagliare е umano, perfervorare е diabolico».[33]
– Что это значит?
– «Человеку свойственно ошибаться, а упорствовать – это от дьявола».
Руби задумалась. Джулиан так много знает. Сколько же, интересно, ей потребуется лет, чтобы получить хотя бы половину его знаний? Что же касается его итальянского, он определенно был
– Dove si puo trovare i prezzi buoni? – сказал Джулиан.
Именно так эта фраза звучала из уст девочки, слово в слово. В тот самый момент, когда он заканчивал фразу, он отвел глаза. Как будто бы задумался над чем-то. Руби показалось, что она умеет обращать внимание на всякие пустяки. Та, другая фраза – «Questo е l'inizo della fine» – не имела ничего общего ни с
