сделала бы. Но уже, увы, ничего не изменишь, – вздохнула она. И опять зашептала мне на ухо: – Этот скот сегодня поставил меня перед фактом насчет того, что сделали с твоими ногами. Кажется, он рассчитывал услышать от меня похвалу, а вместо этого нарвался на грандиозный скандал. Я была готова его убить. Костя, милый, прости меня, дуру, за все.
«Значит, эта дрянь, когда вошла в гараж, уже знала о том, что мне подрезали связки, – подумал я. – Но как же умело она изобразила из себя несведущую идиотку! Насколько правдоподобно округлила глаза, когда я сказал, что меня сделали инвалидом! Ну и стерва! Ну и актриса!
Девочка, а ведь ты вовсе не так проста, как казалась мне раньше. И вообще, был ли тот «грандиозный скандал», про который ты мне сейчас рассказала? Не с твоего ли высочайшего наркоманского одобрения Анатолий Андреевич пригласил мне «врача»? Если смотреть на это с практической точки зрения, то ты даже заинтересована в том, чтобы я не мог толком ходить, чтобы я никуда не сбежал, чтобы всегда был рядом с тобой. Твоим рабом! Твоей собственностью!
Хотелось бы знать. И я узнаю. Обязательно узнаю! Ты не сможешь постоянно строить из себя недалекую дурочку. Наступит момент, и тебя переклинит. Ты выдашь себя. Ведь ты всего-навсего наркоманка с неуравновешенной психикой, а не профессиональный агент СВР, подготовленный для работы «на холоде». Вот тогда-то я и пойму, что у тебя на уме».
– Так, Костя, ты меня прощаешь?
– Все ништяк, девочка, – сказал я, подумав при этом, что все далеко не ништяк, и решил перевести разговор на какую-нибудь нейтральную тему. Незачем куму слушать, если он действительно слушает, как мы с Кристиной выясняем между собой отношения. – Расскажи лучше, как провела эти пять месяцев без меня. Чем занималась? С кем познакомилась? Как настроение? Какие планы на будущее?
– Что ж, слушай, – сказала Кристина, устраиваясь поудобнее и потеснее прижимаясь ко мне. – Настроение – полный отстой. Все пять месяцев просидела дома, ничем не занимаясь. Конечно, ни с кем не познакомилась. Никаких планов на будущее. Что еще?… Поскорее бы сдохнуть. Если б не ты, я так давно бы и сделала.
Крис еще долго болтала обо всякой незначительной чепухе. Я слушал ее вполуха и тихо злорадствовал при мысли о том, что Анатолий Андреевич сейчас возле приемника разочарованно вздыхает и помирает со скуки.
«А может, никакого приемника вовсе и нет, и это всего лишь наши досужие домыслы? Возможно, и так. Хорошо бы знать это точно. А для этого надо, во-первых, дождаться, когда мне освободят руки; во-вторых, подбить Кристину на то, чтобы она принесла мне отвертку; а в-третьих, улучить момент, когда можно быть совершенно уверенным в том, что кум неожиданно не зайдет в гараж и не застанет меня за тем, что я буду ковыряться в обогревателе, проверяя, есть ли там жучок или нет.
Итак, первый этап моего «сопротивления» намечен: надо стиснуть зубы и ждать. Терпение и осторожность, как у сапера!
И Кристина! Крис, моя милая Крис, на тебя сейчас вся надежда – на то, со мной ты или нет. Мне нужны отвертка, листок бумаги и ручка. И мне нужен связной. Вернее, связная, потому что лишь ты можешь помочь мне установить контакт с внешним миром. Помочь вырваться на свободу. Помочь разобраться со своими врагами. Помочь обрести себя и вновь начать жить.
Слышишь, красавица, какой ты удостоена чести – быть единственным лучиком света в том Темном Царстве, в которое попал Костоправ? Так оправдай же возложенные на тебя надежды!»
ЛЕТИ С ПРИВЕТОМ…
Казалось, что Анатолий Андреевич, с рук на руки передав меня, изувеченного, Кристине, совершенно утратил ко мне интерес. За первые сутки, что я провел в гараже – когда в знак протеста запустил в кума миской с объедками, когда Хан подрезал мне сухожилия, когда любящий дядюшка впервые представил меня, изменившего внешность, удивленной племяннице, – мне довелось провести с ним, наверное, столько же времени, что и в совокупности за всю последующую неделю. Еду мне доставляла Кристина. Парашу за мной выносила Кристина. Как могла, меня развлекала Кристина. Анатолий Андреевич же ограничивался тем, что появлялся на пять минут в гараже раз или два в сутки.
– Еще не подох? – всякий раз насмешливо смотрел он на меня, облокотившись о стену. – Как настроение? Как Кристина? Не обижаешь девчонку? Смотри, не обижай.
– Как бы тебя не обидеть, мерзавца! – брызгал я ядом в ответ, но куму мое злобное шипение было, что дробина слону.
– Заживают конечности? – как ни в чем не бывало, интересовался он. – Глядишь, скоро сниму браслеты, и ты, Разин, сможешь выходить на прогулку. Раком. Вокруг гаража.
Действительно, раком вокруг гаража. Больше ни на что, я, обезноженный, был не способен. В течение первой недели с того дня, как Ханоев сделал мне операцию, я несколько раз, превозмогая боль, пробовал испытать возможности своих изувеченных ног. Но ничего не добился, кроме ссадин и синяков, когда любая попытка подняться заканчивалась неуклюжим падением. А ведь при этом я даже не мог помочь себе руками.
Впору было отчаяться, но я не спешил предаваться унынию и ободрял себя тем, что еще не исчерпаны все ресурсы. Посмотрим, чего сумею добиться, когда окончательно затянутся раны и прекратится резкая боль в ногах; когда кум соизволит избавить меня от браслетов и я вновь смогу пользоваться руками.
И вот, наконец, наручники были сняты.
Поздно вечером, выставив из гаража загостившуюся у меня Крис, Анатолий Андреевич торжественно вручил мне костыли и радостно хрюкнул:
– Учись двигать жопой по-новому… хм, Костоправ. – Несмотря на мою почти полнейшую беспомощность, этот шакал все же старался держаться от меня на безопасной дистанции. – Первое испытание – двадцать метров до бани и двадцать обратно. Поглядим, как ты сумеешь перемещаться в пространстве. Швы будешь снимать сейчас? Бавауди сказал, что уже можно.
Я не нуждался ни в каких разрешениях всяких там сраных Ханоевых. В подобных делах я, как-никак, разбирался и сам.
– Гони пластырь. И ножницы. – Я разбинтовал ноги, осмотрел раны, заштопанные умелой рукой, и, удовлетворенный их состоянием, быстро снял швы.
Потом было непростое путешествие в баню. Двадцать метров туда, двадцать метров обратно. Итого, сорок. Если брать в расчет то, что на этой дистанции я свалился пять раз, получается по одному падению на четыре метра. Кум с удовольствием наблюдал за моими мучениями, иногда отпуская едкие шуточки, но я упорно не обращал внимания на его злопыхательства, полностью сосредоточившись на своих новых ощущениях. Мне как можно скорее надо было оценить возможности искалеченных ног и, исходя из этого, приступать к освоению нового стиля ходьбы. Сначала на костылях, потом без них – на том, что даже с огромной натяжкой нельзя было назвать ногами.
Никаких положительных эмоций, кроме того, что я помылся и переоделся в чистые тряпки, поход в баню мне не принес. С одной стороны, в первый день рано было делать какие-то выводы. Но с другой, стало ясно, что мне будет ой как непросто научиться передвигаться даже на костылях. Тем паче, что костыли.
Их я лишился сразу же, как вернулся в гараж.
– Это я пока забираю. – Кум сгреб костыли под мышку и направился к выходу.
– Эй! – Я в дурацкой позе на четвереньках застыл на матраце. И от растерянности не придумал ничего оригинальнее, как чуть ли не расхныкаться от безысходности. – А как же я? Без них-то?
– Раком! Незачем они тебе в гараже. Лежи на подстилке. Отдыхай. А это, – тряхнул кум костылями, – я буду выдавать тебе, когда с завтрашнего дня начнешь выходить на улицу. Под моим наблюдением. По сорок минут ежедневно, – довел он до моего сведения график прогулок и вышел из гаража, оставив меня сидеть на матраце в самых расстроенных чувствах.
Впрочем, долго отчаиваться мне было некогда. Кроме сорванного кумом обучения ходьбе на костылях, на повестке дня оставались еще другие дела. И первое – это отправить Арабу маляву. А значит, мне нужны писчие принадлежности. Мне нужен надежный курьер.
Мне нужна Крис.
Не подведи меня, крошка!
И Кристина не подвела.
