– Машина подана. Садись.
Глава 6
ОЧЕНЬ ДУШЕЩИПАТЕЛЬНАЯ
Старица Максимила сидела на бревенчатом крыльце и вязала грубую кофту. У ее ног, свернувшись калачом и положив морду на передние лапы, лежал Секач.
Руки Максимилы двигались как бы сами по себе. Она не смотрела на вязанье, и глаза ее были направлены в одной ей известные таинственные дали Ее сухие пальцы быстро двигались, накидывая и снимая петли и поддергивая моток пряжи, лежавший в маленьком берестяном лукошке.
Максимила, бездумно глядя в пространство, шевелила губами и слегка качала головой, то ли считая петли, то ли разговаривая с невидимым собеседником. Временами она хмурилась, но тень быстро слетала с ее лица, и пальцы двигались все так же проворно и привычно.
День клонился к вечеру, и в ските, и так-то не шумном, настала тишина, которую нарушала лишь возня скотины в хлеву, да звук топора, которым брат Игнат колол дрова за сараем. Солнце, опустившееся почти к самому лесу, окрашивало поляну, на которой стояли дома отстраненно живших в тайге староверов, в теплый розоватый цвет, в котором некрашеные и посеревшие от ветров и непогоды избы выглядели уютными и привлекательными, как в сказке.
Скрипнула дверь, и на крыльцо вышел отрок в белой, подпоясанной бечевой рубахе, полы которой опускались ниже колен.
Секач, дремавший у ног Максимилы, поднял голову, посмотрел на него, потом лязгнул зубами, пытаясь поймать пролетевшего мимо его носа комара, и снова опустил морду на лапы.
– Бабушка Максимила, – обратился отрок к старице, – мы пойдем завтра за грибами? Ты ведь обещала.
– А как же, Алешенька, обязательно пойдем, – ответила Максимила, не отрывая неподвижного взгляда от далеких призрачных видений, – вот встанем до солнышка и пойдем.
– А Алена тоже пойдет с нами?
– Конечно пойдет, как не пойти, – певуче ответила старица, – обязательно пойдет, разве ты забудешь про свою сестрицу?
– А ты разбудишь нас, не проспишь? – озабоченно спросил Алеша, – ведь это рано нужно встать!
Максимила усмехнулась.
– Это вы, молодые, можете спать до полудня. А мне уж девяносто скоро, так я почти и не сплю, – сказала Максимила и бросила вязанье в лукошко.
Поднявшись на ноги молодым движением, она оправила длинную домотканую юбку и повернулась к стоявшему у нее за спиной Алеше.
– А еще – кто рано встает, тому Бог дает. Слышал небось?
– Слышал, – ответил Алеша и спустился с крыльца.
– Ну вот, слышал – и хорошо, – заключила Максимила и тоже сошла на траву.
Секач, решивший, что с ним будут играть, вскочил и с выражением ожидания на морде уставился на Алешу. Он знал, что степенная Максимила не будет скакать с ним, а вот молодой Алеша, которому еще и восемнадцати не было, не прочь поиграть с собакой. И он не ошибся.
Увидев оживившегося и явно заигрывавшего с ним Секача, Алеша наклонился, подобрал с земли обгрызенную Секачом палку и, широко размахнувшись, швырнул ее в сторону леса. Палка, посвистывая, улетела в заросли, и Секач, который только этого и ждал, сорвался с места и, выбрасывая из-под когтистых лап клочки дерна, помчался вслед за ней так, будто догонял самого своего заклятого врага.
Максимила с улыбкой посмотрела на юношу и сказала:
– Все бы тебе с собакою играться! Молиться нужно больше, дух свой укреплять пора бы уже. Тебе осьмнадцать скоро, в братство входить будешь, обет святой принимать.
Алеша взял палку из пасти подбежавшего к нему Секача, зашвырнул ее в кусты и, проводив взглядом умчавшегося вдогонку за ней пса, сказал:
– Вот будет восемнадцать, тогда и буду... Что он будет делать, когда ему настанет восемнадцать, он не сказал, а вместо этого грустно вздохнул и посмотрел на опускавшееся в лес солнце. Присев на корточки и теребя за уши подбежавшего к нему с палкой в зубах Секача, он спросил у Максимилы:
– Бабушка Максимила, как ты думаешь, хорошо там Насте с Костей?
Максимила помолчала, пошевелила губами и задумчиво произнесла:
– А вот это, Алеша, от меня закрыто. Пыталась я увидеть, как ее душенька живая ходит по белу свету, и не смогла. Закрыто это от меня как бы стеной облачной. И не пробиться к ней, не услышать.
Она помолчала и со вздохом добавила:
– Как бы худа с ней не приключилось. Там, в миру, греха много... Сама-то она чиста останется в любом вертепе, но от худых людей сохраниться трудно. Силен враг человеческий, и, если не может он душу чистую да непорочную забрать, тогда в злобе великой стремится он жизнь пресечь или недуг навлечь. Так-то, Алешенька. Молиться больше надо.
Секач навострил уши, склонив голову набок и вдруг бросился в лес.
Навстречу ему, держа на сгибе руки корзинку, вышла юница лет шестнадцати, одетая в длинный сарафан и стеганую безрукавку. Ее голова была плотно обвязана белым платком, ровной чертой лежавшим на выпуклом загорелом лбу.
Завидев стоявших на поляне перед домом Максимилу и Алешу, она возбужденно заговорила:
– Бабушка Максимила, а я кого в лесу встретила!
– Ну и кого ты там, Алена, встретила, – усмехнувшись, поинтересовался Алеша, – лешего, что ли?
– Тьфу, – возмутилась Максимила, – кто же к ночи лесных поминает? Я что тебе говорила? Смотри, услышит он, как ты его по имени зовешь, и явится к тебе. И спросит, чего звал, а ты ему что ответишь? Руками только разведешь? А он ведь и обидеться может, и тогда – смотри, Алеша – пойдешь в лес, а он на тебя морок напустит, и будешь плутать, пока от голода не иссохнешь.
– Нет, не лешего, – ответила Алена и поставила на землю корзинку, полную лесных ягод, – лешего я вчера видела. Маленький такой, серенький, на палочку опирается. И все кряхтит.
Максимила засмеялась:
– Ври, да складно, Аленушка! Кто же тебе сказал, что он серенький?
Алена стрельнула на Максимилу хитрыми карими глазами и спросила:
– А какой он? Расскажи, бабушка!
– Все тебе расскажи! Вот чаю напьемся, тогда и расскажу. Так кого ты в парме-то повстречала, поведай нам, негодным!
– Медведя, – ответила девочка, – он тоже ягоды собирал. Только я в корзину, а он – прямо в рот.
– У медведя не рот, а пасть, – назидательно произнес Алеша.
– Это у тебя пасть, – ответила Алена и показала ему язык.
– Ну, развоевались, – прервала их Максимила и, обняв за плечи одной рукой Алену, а другой – Алешу, повела их к тому самому дощатому столу под березой, за которым Знахарь рассказывал Насте историю своих бедствий.
Сидя за выскобленным добела щелястым столом, Алена и Алеша смотрели, как Максимила разливает душистый чай с лесными отварами и накладывает на деревянные домодельные тарелки оладьи, загодя нажаренные ею. Пар от чая поднимался в неподвижном вечернем воздухе и переливался в последних лучах солнца розовым светом.
Расставив перед набегавшимися за день чаевниками граненые стаканы с темным, как красное вино, чаем, Максимила уселась во главе стола и, взяв свою старинную глиняную кружку с непонятными узорами, сказала:
– Ну что, Аленушка, хочешь про дяденьку лесного послушать?
– Хочу, бабушка Максимила, – ответила Алена между двумя громкими втягиваниями горячего чая.
При этом она болтала под столом ногами, стараясь задеть колени сидевшего напротив Алеши. Алеша же, держа в руках оладью, намазанную ежевичным вареньем, хмурился и убирал колени в сторону.
– Тогда слушай и не перебивай, – сказала старица и, вздохнув, начала: – Живет дяденька лесной под раскидистой сосной, под березой, под осиной, под корягой, под лесиной, за оврагом, за холмом, для него повсюду дом. Из всего лесного люда...
