– У него дело к Знахарю... – повторил он, – а сам-то ты кто такой?
– Меня зовут Алексеем, – ответил Алеша, – и мне нужно, чтобы Знахарю передали, что его ищет Алексей из Ижмы, брат Насти. Когда ему передадут это, он захочет меня увидеть.
– Слышь, – Могила повернулся к Барсику, – Знахарь захочет его увидеть!
Барсик ухмыльнулся и сказал:
– А если не захочет, что тогда? Ты хоть понимаешь, пацан, что если мы побеспокоим уважаемого человека из-за какой-то ерунды, то, во-первых, нас самих по головке не погладят, а во-вторых, мы ж тебя потом порвем, как газету. Врубаешься?
– Мне нужен Знахарь, – спокойно повторил Алеша, – а вот если вы меня к нему не приведете, то вас самих порвут.
– Ты за базаром-то следи, понял? – повысил голос Могила, но, переглянувшись с Барсиком, встал с кресла и сказал Алеше:
– Сиди здесь.
После этого он, бормоча себе под нос что-то неодобрительное, скрылся за дверью, ведущей в зал ресторана.
Через несколько минут в фойе вышел худой и совершенно седой мужчина лет сорока. Следом за ним показался Могила, который указал на Алешу пальцем, и сказал:
– Вот он, Седой.
И тут же снова устроился в кресле, уставившись на экран.
Седой сел в кресло рядом с Алешей, достал из кармана пачку сигарет «Парламент», не спеша закурил, выпустил дым в потолок и только после этого, повернувшись к Алеше, спросил:
– Так что у тебя за дело к Знахарю?
Алеша посмотрел ему прямо в глаза и твердо ответил:
– Меня зовут Алексей, я приехал из Ижмы, и я брат Насти. Это – то, что нужно передать Знахарю. А о делах я буду разговаривать с ним, и не надо меня об этом спрашивать. У нас с ним свои дела.
– Ишь ты, – усмехнулся Седой, – молодой, а крепкий. Ну ладно, пойдем со мной.
Он встал и, кивнув Могиле, прошел в ту дверь, из которой вышел минуту назад. Алеша последовал за ним. Могила и Барсик проводили его недоверчивыми взглядами, но ничего не сказали.
Они оказались в небольшом полутемном зале.
Окна его были плотно завешены тяжелыми портьерами, и с улицы не пробивался ни один, даже самый маленький, луч света. В зале было около десятка столиков, и над ними низко висели темно-зеленые абажуры, свет которых падал только на поверхность стола, оставляя окружающую обстановку в тени.
За дальним столиком сидели четверо мужчин, судя по всему, занятые каким-то важным разговором. Услышав, что в зал вошли, они дружно оглянулись, мельком оглядев Алешу, и снова вернулись к своей беседе.
– Садись здесь, – сказал Седой и указал Алеше на место за одним из столиков, – чего-нибудь хочешь? Чай, кофе? Про выпивку не спрашиваю – молод еще.
Алеша решил было попросить кофе, но, вспомнив предостережение Тарасова, передумал и сказал:
– Если можно, чай.
– Сейчас тебе принесут, – кивнул Седой, – посиди пока, чайку попей, а я созвонюсь с кем надо.
И он скрылся за одной из дверей, ведущей в недра ресторана, которая была выкрашена в черно-белую елочку.
Через минуту оттуда вышла молодая смазливая девушка, державшая в руках поднос, на котором был небольшой фарфоровый чайник, сахарница и чашка с блюдцем. Расставив все это перед Алешей, она улыбнулась ему и удалилась, сказав:
– Приятного аппетита.
Проводив ее глазами, Алеша заметил синяк у нее на ноге, потом вспомнил последний приказ Тарасова и, вздохнув, налил себе чаю. Чай оказался хорош, и Алеша с удовольствием отпил несколько глотков. Он сделал это совершенно бесшумно, потому что помнил, как Тарасов учил его правилам хорошего тона, иногда больно, но, как ни странно, совершенно необидно стегая Алешу той самой хворостиной, которой строжил нерадивых курсантов на занятиях физподготовкой.
Выпив чай, Алеша откинулся на мягкую спинку стула и от нечего делать стал разглядывать зал. На стенах в дорогих рамках висели неумелые, но сделанные «с чувством» рисунки зэков, между ними красовались наручники, заточки, фигурки, вылепленные из хлебного мякиша, а под самым потолком зал окружала колючая проволока на фарфоровых изоляторах. В углу стоял макет лагерной вышки, и на нем торчал игрушечный вертухай в тулупе и с автоматом.
Алеша удивился и подумал о том, как странно устроены те люди, которые страстно желают вырваться с постылой зоны, а добившись этого, обустраивают себе место для отдыха по образу и подобию покинутого ими ада.
Полосатая дверь открылась, и в зал вышел Седой.
Подойдя, он помолчал несколько секунд, потом внимательно посмотрел на Алешу и сказал:
– Поехали. Знахарь ждет тебя.
Выйдя в фойе, они прошли мимо Барсика с Могилой, которые проводили их непонимающими взглядами, затем вышли на улицу, и Алеша увидел огромный «Мерседес», которого полчаса назад перед рестораном еще не было.
Седой нажал на кнопочку маленького пульта, «Мерседес» свистнул, мигнул фарами, и в его дверях что- то щелкнуло.
– Садись, – сказал Седой и указал Алеше на правую переднюю дверь.
Алеша открыл дверь и уселся на фантастически удобном сиденье.
Седой сел за руль, завел двигатель и, прежде чем тронуться с места, повернулся к Алеше и сказал:
– Не знаю, какие у вас там со Знахарем дела, но когда он услышал, что ты его ишещь, то чуть трубку пополам не перекусил. Сказал, чтобы я тебя немедленно привез. И, похоже, очень обрадовался.
Алеша спокойно кивнул.
Седой, разочарованный такой равнодушной его реакцией, отвернулся, посмотрел в зеркало и отъехал от поребрика.
Выехав на набережную, он включил магнитофон, и в салоне «Мерседеса» зазвучал сиплый голос блатного шансонье:
«...А мне шконка милей, чем перина, И пахан, как суровый отец...»
Но Алеша не слышал этой песни и не видел освещенных солнцем улиц прекрасного города, по которым Седой вез его к Знахарю. Перед его внутренним взором вновь и вновь прокручивались кадры отвратительной порнухи, где Знахарь с размытым мозаикой лицом творил скотство с его Настей, чье лицо тоже было скрыто телевизионной маской, а в ушах звучал голос Губанова, говорившего: «А потом он проиграл ее в карты и убил».
Проиграл в карты и убил.
В стволе «Макарова», торчавшего в кобуре под мышкой у Алеши, уже был патрон. Предохранитель был снят. Оставалось только навести ствол в лоб Знахарю и нажать на спуск. А что будет потом – неважно. О Губанове, Тарасове и спецбазе ФСБ Алеша уже почти забыл. Так или иначе, их в его жизни больше не будет. Они улетели, как последний дымок погасшего костра.
То, что собирался сделать Алеша, сам он, безусловно, считал грехом, но был уверен в том, что, если останется жив, сможет искупить его перед Господом. В Библии было ясно сказано: «око за око, зуб за зуб». Вот пусть так оно и будет. Бог простит. Он бесконечно милостив к своим непослушным чадам, и Алеша с надеждой думал о том, что ему предоставится возможность лично убедиться в этом.
Глава 7
ОСТАТЬСЯ ДОЛЖЕН ТОЛЬКО ОДИН...
«Мерседес» выехал за город, и мимо его окон замелькали дачные домики и прочие рукодельные постройки. Попетляв по проселочным дорогам, водитель подъехал к высокому бетонному забору и, почти уткнувшись радиатором в сплошные железные ворота, над которыми торчала камера слежения, посигналил. Ворота отъехали в сторону, и «Мерседес», плавно покачиваясь, въехал на просторный двор, в центре которого стоял двухэтажный бревенчатый особняк.
