Затем наконец он осторожно прикрыл дверь и крадучись побрел по коридору.
Когда на следующее утро Мэттью открыл глаза после ночи беспокойного сна, он увидел на своей кровати Изабель, которая стояла над ним на четвереньках с таким видом, словно собиралась наброситься на него. Она была в старом домашнем халате ужасного коричневого цвета, с расшитыми тесьмой обшлагами и лацканами, напоминавшими своей пышностью аксельбанты на мундирах опереточных гусар. Только кусочек пастельно–белого бедра говорил о том, что под халатом на ней по–прежнему были те же простые белые трусики и ночная рубашка, что и ночью.
Он не имел ни малейшего представления о том, как давно она пришла, а спросить попросту не успел, потому что, как только он открыл глаза, Изабель приложила указательный палец к губам и повелительным голосом гипнотизера прошептала:
— Не двигайся. Молчи. Я тебе приказываю.
Высунув кончик языка, она недрогнувшей рукой, похожая не то на любопытного мальчишку, не то на хирурга, погрузила палец в мягкую складку в уголке левого глаза и медленно, жадно и аккуратно извлекла оттуда хрупкий крошечный сталактит сна. Поднеся к лицу кончик пальца, она подвергла его тщательному изучению, затем встряхнула и повторила ту же операцию с правым глазом, достав из него такой же коричневатый комочек. Две эти сонные корочки выглядели крохотными на пальце Изабель, но Мэттью почувствовал облегчение, словно у него из каждого глаза вынули по игральной кости.
Завершив операцию, она грациозно откинулась назад, уселась на корточки и сказала:
— Доброе утро!
Мэттью приподнялся на подушке, натянув на себя простыню, потому что на нем не было ничего, кроме трусов.
— Изабель, какого черта ты это сделала?
— Мой маленький Мэттью, — весело отозвалась она. — Я всего лишь убрала сон из твоих глаз. Ты знаешь, что у тебя очень красивые глаза? Teo позволяет мне делать это каждое утро, но у тебя такие огромные карие глазищи, что я с радостью сделала бы это во второй раз прямо сейчас.
— Но… но тебе это не кажется странным?
— Странным? — переспросила Изабель, спрыгивая на пол. — А что, тебе не понравилось?
— Должно было понравиться?
— Разумеется, — ответила она. А затем, хлопнув в ладоши, воскликнула: — Не будет ли мсье столь любезен подняться? Все уже встали и только вас и ждут.
Приподняв полу халата, она принялась слоняться по комнате, беря в руки различные предметы и взвешивая их с таким видом, словно с ними связаны какие–то прекрасные воспоминания детства.
Мэттью лежал под простыней не двигаясь и следил за пей восхищенным взглядом.
Наконец она повернулась к нему и сказала:
— Ну, так чего же ты ждешь?
— Изабель, ради бога, ты не видишь, что я не одет?
В ответ она только улыбнулась и приподняла брони, словно говоря «Ну и что?» и снова принялась ходить кругами по комнате. Она порхала от кровати к одному из стульев с прямой спинкой, от стула — к массивному бидермайеровскому комоду, от комода — к Делакруа, прикасаясь к каждому предмету кончиками пальцев или проводя по ним ладонями.
Внезапно посреди этого представления она выпалила:
— Кто и в каком фильме?
Ни секунды не задумываясь, Мэттью ответил:
— Грета Гарбо в «Королеве Христине». Сцена, где она прощается с комнатой, в которой они занимались любовью с Джоном Гилбертом.
— «В будущем, в моих воспоминаниях, я буду часто возвращаться в эту комнату», — проквакала Изабель, пародируя голос великой шведки.
Затем, открыв дверь пинком босой ноги, она бросила Мэттью на прощанье:
— Ванная в конце коридора, первая дверь налево. Нам выделили отдельное крыло. И если тебя не будет в комнате Teo через пять минут, мы сами придем за тобой.
Дверь спальни захлопнулась.
Мэттью полностью проснулся, но его не покидала какая–то непонятная тревога, причину которой он не мог определить в присутствии Изабель. Наконец он все понял. Изабель только что упомянула, что им с Teo «выделили отдельное крыло». Очевидно, в виду имелось крыло квартиры. Возможно, брат и сестра спали в одной кровати безгрешным сном, потому что, в отличие от Ромео и Джульетты, они принадлежали не к двум разным семьям, а к одной? Возможно, Изабель искала в объятиях брата всего лишь утешения и спасения, скажем, от бессонницы? Не почудилось ли ему экстатическое выражение на ее лице, не пригрезилась ли ему та поза, в которой она разметалась на постели, напомнив ему своей молочно–белой плотью изображения тел мифологических персонажей, символизирующих созвездия на старинных астрономических картах?
Мэттью встретил Teo и Изабель в той же ванной, где он побывал ночью. Оба были в нижнем белье. Teo брился электрической бритвой, в то время как Изабель, сидя на краю ванны, стригла ногти на ногах.
Чистоплотность в чем–то сродни благочестивости, поэтому соседство церкви и плавательного бассейна вполне уместно. Какой бы невинной ни была эта сценка на первый взгляд, она заставила обоняние Мэттью припомнить все двусмысленные ароматы плавательного бассейна, который он некогда посещал.
Посещения эти в свое время привели к тому, что Мэттью превратился в гораздо более сильного, быстрого и выносливого пловца, чем можно было ожидать от мальчика со столь субтильным телосложением.
Но привлекал его не столько сам бассейн, хотя он и любил смотреть, как юные мужественные пловцы с такими фигурами, что бывают лишь у кариатид и скульптур в фонтанах, ныряли в воду с тяжеловесной грацией торпед, разрезая ее подобно ножницам на узкие пенящиеся полоски.
Гораздо больше ему правились раздевалки и душевые, атмосфера в которых дразнила его еще не вполне развившуюся чувственность. Там, испытывая болезненное потрясение, он открыл для себя неотразимо притягательную фосфоресценцию, радужный блеск, присущий странной смеси чистоты и грязи, опьяняющему коктейлю ароматов мыла, спермы и пота, и в сиянии этого блеска гибкие молодые люди, богато одаренные красотой нагие денди, золотые медалисты бодрости, осанки и самоуверенности прогуливались взад и вперед, из одной тесной кабинки в другую, выставляя свои тела напоказ, застывая в позах манекенов или изображая то ботичеллиеву Венеру, то мисс О'Мерфи на картине Буше, к розовым румяным ягодицам которой так хочется приложить звучный шлепок. Более того, не раз ему приходилось заставать укрывшегося от посторонних взглядов в каком–нибудь укромном уголке юного Нарцисса in flagrante delicto{46} с самим собой, поза которого и гримаса на лице наводили на мысль о самурае, совершающем харакири.
— Вот, пользуйся.
Teo сжимал в руке электрическую бритву. Мэттью застыл в нерешительности, но именно в результате этого минутного колебания он упустил возможное отделаться каким–нибудь враньем. Teo тем временем изучал его бледное, застенчивое лицо, на котором застыло выражение потерявшегося маменькиного сыночка, с той же пристальностью, с которой это делал его отец предыдущим вечером.
— А ты вообще–то бреешься?
Изабель соскользнула с края ванны и подошла ближе:
— Ой, давай проверим!
Две пары белых маек и трусов, за одними из которых угадывалось весьма солидное вздутие, а за другими — черный треугольник лобка, от одного этого зрелища он окончательно смутился, растерялся и возбудился.
