Рабы

нас послушать.

—

Ты сам спой. Ты лучше знаешь песни. А я подтяну.

—

Давай споем «О Лейли».

—

Давай.

—

О Лейли, о Лейли! — поддержали, поднимаясь со всех сторон.

Один запевал, остальные, прихлопывая в ладоши, припевали:

Молодежь села вокруг. Кто-то сказал:

—

Сплясал бы кто-нибудь. А? И тотчас же его поддержали:

—

Фатима хорошо пляшет. Э, Фатима! Спляши. А?

—

Где это вы видели мои пляски? — смутилась, но поднялась девушка. — Где это при вас я танцевала?

—

Прежде мы вашего лица не видели, а теперь вы освободились и от черного покрывала, и от темного рабства. Наравне с нами работаете, наравне и отдыхайте. Нет беды поплясать при свете месяца, — уговаривал Сабир-бобо.

—

Бобо-Сабир, я спляшу. Но не мне надо начинать. Сперва Мухаббат-апу[140] попросим.

—

Правильно, — подтвердил старик, — она — жена красного партизана. Она сама против басмачей боролась. Она первой у нас сбросила паранджу. Ей первой и плясать надо. А мы потом.

Все поддержали старика.

Мухаббат охотно вышла, когда ее попросили.

—

Ладно, если это порадует вас, спляшу.

И юноши снова запели, мерно хлопая в ладоши:

Мухаббат, танцуя, прошла круг и, остановившись посредине круга, пропела:

И молодые голоса откликнулись ей:

И опять она:

И опять ей откликнулись:

И под этот припев снова Мухаббат прошла круг. И снова остановилась.

И неожиданно она прибавила новый стих к этой еще не отстоявшейся песне:

Эти слова были встречены громкими рукоплесканиями.

Раздались восклицания:

—

Молодец! Молодец, Мухаббат, живи сто лет! Мухаббат, возбужденная, села на свое место.