пяти сотен, верблюдов шло двадцать, а люди были пленниками — рабами и рабынями, посаженными в седло по старому способу: у каждого из них ноги были связаны под животами коней.
Караван вели сыновья старой Кумри — Абдул и Кушат и дядя их Ураз- сардар.
А со стороны Герата прибыли Абдуррахман-сардар и его
спутники.
Халифа по-прежнему сидел на своем молитвенном коврике и перебирал четки. Может быть, мысленно он посещал сейчас рай, наслаждался красотой гурий и юношей и думал о том, как выгоднее поделить добычу и пленников, чтобы ему досталась доля побольше, и как продать свою долю на базаре подороже.
Зарезали баранов. Установили котлы.
Зажгли костры, растопили печи для хлеба.
Закипели жирные похлебки, поспели горячие кукурузные
лепешки.
Ободрав молочных ягнят, повесили над раскаленной ямой, чтобы обжарить.
Но кипящие котлы, измазанные салом руки и ложки виднелись лишь на одной стороне рабата.
А на другой стороне находилась причина торжества — добыча.
В углубление, вырытое для скота, загнали пленников.
Их связали по пять человек и свалили, как делалось это в темницах бухарского эмира.
Пока победители поглощали огромные куски мяса и сала, так что пухли их животы, о пленниках никто не вспоминал.
О них не забыл и позаботился лишь старый дед Камбар.
Он принес им то, что посмел для них взять, — бурдюки с водой и сухие, заплесневевшие просяные лепешки.
И если б он не сделал этого, многие не пережили бы того
дня.
Победители провели всю ночь, празднуя и торжествуя. Они веселились, ели, смеялись и развлекались играми. Бродячий певец, услышав о победе, явился сюда и сложил и пропел песню, взяв в руки домру:
Клыча-халифы сыны-богатыри, —
Что перед ними жемчуг, золото, коралл?
Где б ни проскакали, — сам ты посмотри, —
Как пожар, их гнев неверных покарал.
Рушили врага они каменный оплот,
Где был Астрабад, осталась лишь полынь,
Ураз-ага, Абдул, Кушат окончили поход,
К нам рабов пригнали, привезли рабынь.
Сокол среди битв Абдуррахман-сардар!
Гнездо где его? Мары, Байрам-Али, Теджен.
Молнией разит врага его удар, —
Непокорных, дерзких не берет он в плен.
Помолившись, он пошел на дальний край,
Сам Клыч-халифа его благословил.
Эй, гератский голубь! Больше не летай:
Ведь Абдуррахман-сардар там проходил! [25]
Еще пальцы певца судорожно бились о струны, а уж Клыч-халифа велел дать певцу за такую лестную песню одного барана.
Абдуррахман-сардар не хотел отставать от Клыча-халифы, он послал в подарок певцу трехлетнюю сестренку Рахимдада — маленькую Зебу.
6
После пира поднялись поздно, около полудня.
Пили чай. Запивая глотком сладкого чая, проглотили по щепотке кукнара.
Поели холодного мяса, жирных просяных лепешек.
И лишь после всего этого приступили к дележу добычи и пленников.
Повинуясь каждому слову Клыча-халифы, строго соблюдая давние обычаи, дележ провели без ссор и споров.
Предстояло два дела: первое — отделив долю каждого, отдать ему в руки; второе — каждому назначить отдельный базар, чтобы не оказалось на одном базаре сразу много рабов и цена на них не упала бы от этого.
Теперь предстояло оторвать отцов и матерей от их детей, жен от мужей, братьев от сестер.
Надо было так провести дележ, чтобы в одни руки не попали ни муж с женой, ни брат с сестрой, ни люди, между собой близкие. Ведь известно, что раб ли, рабыня ли, имеющие привязанность к кому-либо, кроме хозяина, будут дешево стоить на базаре: если жена окажется с мужем, мужа купят, а она пойдет с ним задаром, потому что как женщина она уже не будет ничего стоить. Мать ли попадет вместе с ребенком, она о работе будет думать меньше, чем о своем детище, а хозяйских детей может забыть ради своего.
Если даже это дело действительно было трудным, то не для наших «победителей», ибо у них были твердые сердца — плач и мольба несчастных, вся эта скорбь, все это вызывало у них хохот, безудержный смех…
Вопреки всему, задуманное было выполнено. Плач и вопли женщин, разлучаемых с мужьями, и мужей, отторгнутых от жен, рыдания и мольбы малолетних детей, отнятых у родителей, вопли отцов и матерей, лишенных детей, поднимались в небо и смешивались с облаками. Не слезы, а кровь текла из глаз, вместо вздохов из груди вырывалось пламя.
Это прискорбное событие напоминало время окота овец, когда маленьких ягнят отделяли от своих матерей и отрезали им головы, чтобы содрать с ягнят драгоценные каракульские шкурки. Разница была лишь в том, что там бедствие обрушивалось на бессловесный скот, на бессознательных животных, которые вскоре забывали о своей утрате, на животных, обреченных не сегодня, так завтра погибнуть под ножом.
Но сейчас разыгрывалась трагедия над людьми, понимающими свою беду. Над способными по природе своей преобразовать мир и утверждать благополучие, всеобщее спокойствие,
Вы читаете Рабы
