вершине, то можно вообразить, что весь мир, который ты видишь внизу, лежит у твоих ног и принадлежит тебе. Наверное, это чувство испытывают все альпинисты… И вот однажды, шесть лет назад, мы отправились на Памир…
Артур налил себе виски и выпил его одним глотком.
Я сидела и боялась пошевелиться.
- Мы отправились на Памир, и там Карина сорвалась со скалы.
Голос Артура стал совершенно чужим и каким-то невыразительным.
- Четыре часа она висела на тридцатиметровой веревке, а я не мог ничего сделать. Пытаясь подобраться к ней, я несколько раз чуть не полетел вниз, но все было бесполезно. А потом веревка оборвалась, и…
Артур замолчал.
Закурив, он посмотрел на солнце, которое уже наполовину погрузилось в горизонт, и продолжил:
- Потом, когда ее тело удалось достать, обнаружилось, что веревка была перерезана. Она перерезала веревку, чтобы спасти меня. Она видела, как я пытаюсь спуститься к ней, и поняла, что это кончится однозначно - мы погибнем оба. И тогда… Вот так. Такая история.
Я почувствовала, как в глазах закипают слезы, и закрыла лицо руками. Теперь я поняла, почему Артур сказал, что его история покажется мне знакомой. У него тоже была любовь, и она закончилась так же трагически, как у меня… Я вздохнула и накрыла руку Артура своей рукой. Он вздохнул и сказал:
- Но теперь все изменилось. Теперь в моей жизни появилась ты…
Я, к своему изумлению, покраснела как маков цвет.
В это время в его кармане запиликала трубка, и, извинившись, Артур поднялся со стула и отошел в другой конец плоской крыши. Он неразборчиво заговорил с кем-то вполголоса, а я, в который уже раз посмотрев на небо, вдруг вспомнила Максима.
Максим…
Я любила его, но теперь… Любить того, кого нет, наверное, неправильно. Да, мы были вместе, любили друг друга, но это кончилось, причем кончилось не так, как бывает, если люди просто расстаются. Кончилась не любовь, а жизнь одного из нас. И теперь мне предстояло жить дальше. Жизнь должна продолжаться, и если в ней случится новая любовь, то нельзя пытаться остановить ее, оглядываясь на то, чего уже нет и никогда не будет.
А любовь у меня, похоже, случилась-таки.
Артур.
Он тоже любит меня, я это вижу, чувствую сердцем, но, как и я, он не может броситься в этот сверкающий водоворот без оглядки. Его тоже держит прошлое, и нужно время, чтобы новое нашло себе место там, где пока что живет старое. Оно, конечно же, уйдет и перестанет притягивать внутренний взор к минувшим радостям, но это будет потом, позже…
Жизнь хочет любви и радости, и это очень хорошо. Если бы было иначе, то весь мир был бы наполнен только скорбью по умершим друзьям, близким, любимым…
И теперь я знала, что мне нужно, чтобы освободиться и пойти по жизни дальше. Я должна выполнить свой долг перед Максимом, и тогда он отпустит меня. Поэтому, что бы я ни чувствовала, чего бы ни желала, междумной и Артуром - мой долг Максиму.
Моя месть.
Я должна убить Червонца. Если я не сделаю этого до того, как открою себя Артуру до конца, то предам Максима…
ТАЙНА МЕДАЛЬОНА - Ты уверен, что эти ребята справятся? - спросил Майкл Шервуд.
Уэйн Косовски, который сидел напротив него и лениво перебирал струны, отложил банджо в сторонку и, протянув руку к бутылке бренди, ответил:
- Конечно справятся. Грин - опытный парень, я видел его в нескольких делах, а Дамбер - так тот вообще бывший морской пехотинец.
- Пехотинец… - поморщился Шервуд. - Тут, понимаешь, не сила нужна, а голова. Они ведь не банковский броневик захватывать поехали, а у молодой женщины украшение забрать. Причем они должны сделать это без всякого насилия. В чужой стране, знаешь ли, нужно быть осторожным.
- Сделают, - уверенно кивнул Косовски, - ребята толковые.
Шервуд хмыкнул и щедрой рукой налил бренди себе и Косовски.
- За успех дела! - сказал Ковбой и поднял свой стакан.
- Сколько раз говорить тебе, что раньше времени пить за успех нельзя? - возмутился Шервуд. - Алкоголик несчастный!
- Сам алкоголик, - небрежно ответил Косовски, - думаешь, я забыл, как ты вчера скакал по террасе голый и размахивал американским флагом? И это в возрасте… Кстати, сколько тебе лет?
- Сорок девять, - ответил Шервуд, - но это к делу не относится.
- Еще как относится, - сказал Косовски, - поэтому - будь здоров!
И он лихо опрокинул в себя бокал, в котором было около пятидесяти граммов бренди.
Шервуд тоже выпил, но без ковбойской лихости, потом открыл сигарный ящик и стал копаться в нем, выбирая сигару посимпатичнее. Прикурив ее от зажигалки в виде статуи Свободы, он выпустил вонючий дым в чистое небо штата Огайо и спросил:
- Они ведь вчера утром улетели?
- Ага, - ответил Косовски, закуривая простую ковбойскую «Мальборо», - в час дня.
- А разница во времени - семь часов.
- Ага, - ответил Косовски, глубоко затягиваясь, - восемь.
- И восемь часов лететь.
- Ага. Девять. С пересадкой во Франкфурте. Шервуд покосился на приятеля, но промолчал.
- Час дня плюс семнадцать… - Шервуд нахмурился. - Это будет… это будет…
- Это будет шесть часов утра, - уверенно сказал Косовски, - сегодня в шесть часов утра по тамошнему времени они приземлились в Петербурге.
- И, значит, уже повидали сестру этого русского.
- Возможно, - кивнул Косовски.
Следы вчерашней вечеринки были тщательно уничтожены служанкой, получающей почти столько же, сколько начальник полиции города Кливленда. И терраса, на которой опять расположились двое старых приятелей, бывшие гангстеры, а ныне уважаемые граждане Соединенных Штатов Америки, сверкала чистотой.
