— А почему же тогда представилась как Элен Кепеш?
— Видимо, чтобы ты поняла, кто это. И чтобы я понял.
— Или она сама, — говорит Клэр. — Ты бы хотел, чтобы меня здесь не было?
— Конечно, нет. Я просто думал, что ты предпочтешь пойти поплавать.
— Только, если ты это предпочитаешь…
— Это абсолютно не так.
— Где они сейчас?
— В городке.
— Она проделала весь этот путь?.. Я не понимаю. А если бы нас не оказалось дома?
— Она говорит, что они едут в летний домик его семьи в. Вермонте.
— И они не воспользовались скоростным шоссе?
— Милая, что с тобой? Нет, они не воспользовались скоростным шоссе. Может быть, им больше хотелось любоваться пейзажем. Да какая разница? Они приедут и уедут. Ты сказала мне, что не надо относиться ко всему этому чересчур эмоционально.
— Но я не хочу, чтобы тебе было больно.
— Не беспокойся. Если ты из-за этого осталась…
Тут она поднимается и, еле сдерживая слезы, чего я раньше никогда не видел, говорит:
— Послушай, ты так очевидно хочешь выпроводить меня…
Она быстро идет за дом, где в пыльном покосившемся сарае стоит наша машина. Я бегу за ней, а впереди меня бежит пес, который думает, что мы играем. В результате мы оба стоим у сарая, когда подъезжают Лауэри. Пока их машина направляется по длинной грязной дороге к дому, Клэр накидывает на купальник махровый халат. На мне шорты, старая вылинявшая майка, потрепанные теннисные туфли. Кажется, весь этот наряд у меня еще со времен Сиракуз. У Элен не будет проблем с тем, чтобы меня узнать. Но вот узнаю ли ее я? Смогу ли объяснить Клэр, что хочу только увидеть…
Я слышал, что одним из результатов ее болезни стало то, что она поправилась килограммов на десять. Если это было так, то теперь, кажется, она потеряла не только набранный вес, но и значительно больше. Она выходит из машины совершенно такая, какой была раньше. Ее кожа бледней, чем мне казалось раньше, но эта бледность совсем другого рода, нежели квакерская, к которой я теперь привык. Это бледность какая-то светящаяся и прозрачная. Только худенькие шея и руки выдают, что она перенесла тяжелую болезнь, а главное, что ей уже хорошо за тридцать. Во всех других отношениях она снова Сногсшибательное Создание.
Ее муж жмет мою руку. Я ожидал увидеть кого-то повыше и постарше. Наверное, так всегда хочется думать. У Лауэри коротко подстриженная черная бородка, круглые очки в черепашьей оправе. Он плотный, атлетического сложения. Оба они в джинсах, сандалиях и ярких водолазках. У обоих смелая стрижка. Единственное ювелирное украшение на каждом из них — обручальное кольцо. Это еще ничего не доказывает. Может быть, изумруды запрятаны в фамильном склепе.
Мы обходим дом вокруг, как будто они потенциальные покупатели, направленные сюда из агентства по продаже, недвижимости, чтобы осмотреть дом; как будто они новые соседи, которые заехали, чтобы представиться; как будто они те, кем и являются на самом деле: бывшая жена со своим новым мужем, кто- то, что ничего теперь не значит; предмет старины, почти не представляющий исторического интереса, случайно найденный во время обычных археологических раскопок. Да, то, что я указал им дорогу к нашей замечательной берлоге, оказывается, не было ни глупой, ни опасной ошибкой. Иначе, как мог бы я понять, что уже полностью де-эленизирован, что эта женщина уже не может ни навредить мне, ни очаровать меня, что я расколдован самой любящей и доброй из всех женских душ. Как права была Клэр, предостерегая меня от излишней эмоциональности до того, как сама разнервничалась, несомненно, из-за моего замешательства, вызванного телефонным звонком.
Клэр идет впереди с Лэсом Лауэри. Они направляются в сторону почерневшего сломанного дуба на опушке леса. В начале лета, во время сильной грозы в дуб попала молния и расколола его надвое. Все время пока мы шли все вместе вокруг дома, Клэр излишне возбужденно рассказывает об ужасных грозах, которые были в начале июля. Излишне возбужденно и чуть-чуть по-детски. Я не представлял себе, насколько встревожит ее появление моей бывшей жены, после всех моих рассказов о том, какой смутьянкой была Элен. Я, наверное, даже не осознавал, как часто рассказывал о проделках Элен в первые месяцы нашего знакомства. Не мудрено, что теперь Клэр сосредоточила свое внимание на тихом муже Элен, которому Клэр была ближе и по возрасту, и по духу. Выясняется, что он тоже подписывается на «Естественную историю» и журнал «Audubon». Несколькими минутами раньше она показала им необычные ракушки, которые собрала на заливе и разложила на плетеном подносе, стоящем в центре обеденного стола между старинными подсвечниками, что были подарены ей ее бабушкой по случаю окончания колледжа.
Пока моя подруга и ее друг осматривают обожженный ствол дуба, мы с Элен направляемся к веранде. Она рассказывает мне о своем муже. Он адвокат, альпинист, лыжник. Разведен. У него две дочери- подростки. Работая с одним архитектором в сфере жилищного строительства, он сколотил небольшое состояние. Недавно он попал на страницы газет в связи с тем, что помогал комитету по законодательству штата Калифорния раскрыть связи преступного мира с морской полицией штата… Я вижу, как Лауэри идет мимо дуба по тропинке, пролегающей через лес, к той крутой скале, которую Клэр фотографировала все лето. Клэр и Даззл, похоже, направляются к дому.
— Кажется, для Каренина он несколько молод, — говорю я Элен.
— Я думаю, что на твоем месте я тоже бы съязвила. Я удивилась, когда ты вообще подошел к телефону. Это потому, что ты хороший человек. Ты всегда был таким.
— О, Элен, что происходит? Оставь все эти слова о «хорошем человеке» для моего надгробья. Может быть, ты и начала новую жизнь, но это выражение…
— У меня было много времени на размышления, когда я болела. Я думала о…
Но я не хочу об этом знать.
— Скажи, — говорю я, перебивая ее, — как проходил твой разговор с Шонбруннами?
— Я разговаривала с Артуром. Ее не было дома.
— И как он отнесся к твоему звонку после такого перерыва?
— О, достаточно хорошо.
— Честно говоря, я удивлен, что он предложил свою помощь. И удивлен, что обратилась к нему за этим. Насколько я помню, он не был в особом восторге от тебя, а ты от них.
— Мы с Артуром изменили мнение относительно друг друга.
— С каких это пор? Ты, помнится, потешалась над ним.
— Больше я этого не делаю. Я не потешаюсь над людьми, которые сознаются в том, чего они хотят или хотя бы в том, чего не имеют.
— Ну и что же Артур хочет? Не хочешь ли мне сказать, что все это время он хотел тебя?
— Я не знаю насчет всего времени.
— О, Элен, мне что-то с трудом верится.
— Нет ничего легче, как поверить в это.
— И во что точно я должен теперь поверить? Когда мы с тобой вернулись из Гонконга, ты ушел, и я осталась одна, он позвонил мне однажды вечером и спросил, не может ли прийти ко мне и поговорить. Он очень беспокоился за тебя. Он приехал прямо с работы — было около девяти — и почти целый час говорил о том, как ты несчастлив. Я сказала, что не являюсь больше причиной твоих несчастий, и тогда он спросил, сможем ли мы с ним встретиться как-нибудь за ланчем в Сан-Франциско. Я сказала, что не знаю, я сама довольно паршиво себя чувствовала, и он поцеловал меня. Потом он усадил меня и сел сам и начал подробно говорить мне о том, что он не собирался этого делать и за этим не стоит ничего такого, о чем я могла бы подумать. Он счастлив в браке, их с Дебби связывают до сих пор тесные узы, и он, по существу, в долгу перед ней. А потом он рассказал мне душераздирающую историю об одной ненормальной девице, какой-то библиотекарше, на которой он чуть не женился в Миннесоте, и как она однажды набросилась на него за завтраком и ударила его вилкой в руку. Он не представляет, что могло бы случиться с ним, если бы он уступил и женился на ней. Он думает, что могло закончиться тем, что она бы его убила. Он показал мне шрам от вилки и сказал, что его спасло то, что он встретил Дебби и что он обязан всем ее преданности и любви. Потом он снова попытался меня поцеловать, а когда я сказала, что мне не кажется, что это хорошая
