– Хорошо, – Ларик снова стал серьезным. – Вариант второй. Тетка не в прострации, а активна и полна сил, что, кстати, тоже бывает при некоторых видах депрессии. Тогда придется ее сначала усмирить. Силенок хватит?
Степан кивнул:
– Вполне.
– Ты только постарайся понежнее. Объясни в двух словах, кто ты, а если не поверит, то у нас тут кое- что есть на такой случай!
Даня вытащил из буфета пузырек и кусок ваты.
– Старое, испытанное временем средство. Эфир. Помнишь, как в «Операции Ы» бабулю-сторожа планировали нейтрализовать? Ну вот тебе и инструкция, считай, по применению! Да, сваливаешь потом на полной скорости. С гаишниками не жадничай – даешь полтыщи и все вопросы отпадают сами собой. Здесь можно весь город вывезти, имея деньги.
– Когда пойдем? – спросил Степан, пряча в карманы и пузырек, и вату.
– Как стемнеет, – мрачно сказал Ларик. – Чего зря внимание привлекать – старушка не улетит, а менты к вечеру должны расслабиться. Они там тоже, поди, не Пушкина читают…
За окном быстро смеркалось, в домах зажигались огни. Мария Игнатьевна с тяжелым вздохом переместилась на кухню – приготовить что-нибудь для себя и незваных гостей. Готовила не из любезности, а чтобы занять себя чем-то. Душа ее разрывалась – инстинкт самосохранения подсказывал, что нужно жить во что бы то ни стало. Есть, пить, двигаться, работать… И она двигалась, автоматически, словно во сне. А с другой стороны, внутренний голос беспощадно нашептывал, что жить-то больше уже незачем. Что жизнь Марии Игнатьевны Королевой пройдена до конца и больше не будет в ней ничего хорошего. Единственная дочь Анжелика стала убийцей и, по слухам, сбежала из колонии. Женщина боялась думать о том, в кого могла превратиться ее девочка, бывшая когда-то беззаботным, счастливым существом, полным самых радужных надежд. Она была теперь где-то далеко в другом, незнакомом Марии Игнатьевне мире, и, очевидно, связь между ними была потеряна навсегда.
Теперь ушел из жизни Саша, муж. Ушел глупо и нелепо. Больше не для кого жить и ее даже не напугало письмо с угрозами, тем более что в милиции сказали, что это глупая шутка соседей, а милиции Мария Игнатьевна верила.
Соседям, правда, она ничего плохого не делала, чтобы дать повод так гадко шутить. Всегда были хорошие ровные отношения. С другой стороны, вспоминалось с каким гадливым любопытством глазели соседки после того, как об аресте дочери стало известно в городе. Может, кто-нибудь из молодежи, сейчас ведь поколение сумасшедшее – никаких ценностей, один телевизор на уме, а в телевизоре ничего, кроме убийств и секса. Вот и дочь ее свело с ума, проклятое телевидение…
Подспудно она и в самоубийстве отца винила Анжелику, не зная, что в какой-то степени была права. Казалось ей просто, что Анжелика, вырвавшись в большой город, не только сломала свою жизнь, но и навлекла на их семью какое-то проклятье.
Уже привычным движением она смахивала набегавшие слезы, старательно перемывая посуду. Милиционеры тихонько переговаривались в комнате. Охранять, вроде, прибыли. А от кого, если письмо было шуткой, непонятно. Она, впрочем, не особенно задумывалась. Марья Игнатьевна больше ничего не понимала. Ночью она бормотала про себя молитву, неправильно, наверное, – плохо она их знала, молитвы, хоть и иконку держала, и в церковь заглядывала с тех пор, как это перестало властями считаться предосудительным.
Молилась за покойного мужа, за себя, за далекую Анжелику, где бы та сейчас ни была и чем бы ни занималась. Как знать, может именно благодаря этим молитвам Маркиза до сих пор оставалась живой и невредимой.
Моздратенко включил телевизор. Старенький аппарат марки «Радуга» безбожно искажал цвета. Повозившись с настройкой, сержант плюнул и стал смотреть так. По Первому каналу Максим Галкин весьма удачно передразнивал Жириновского. Сержант загоготал в полный голос, потом поймав тяжелый взгляд входящей вдовы, осекся и только похихикивал.
– Слышь, Семен, – позвал он Багина, – послушай, как под Жирика работает…
– Слышал уже, и не раз.
Багин отошел от окна, шторы на котором были днем и ночью раздвинуты, так что их коллеги в соседнем доме могли наблюдать за всем, происходившим у Королевой.
– Ты не напрягайся так, – посоветовал старший товарищ. – Не стоит. Если наша подруга заявится, мы первые об этом узнаем.
Примерно в то же самое время на улице появилась старая «восьмерка», на которой в Чудово прибыли Даня и Ларик. За ней на некотором расстоянии, следовал джип Степана. Улица была уже пуста. Детвора давно сидела дома, а известная буйным нравом чудовская молодежь не желала отмораживать себе ничего на ледяном ветру.
– Послал бог погодку, – сказал Ларик, выбираясь из машины и поднял воротник куртки.
На нем, как и на Дане, был надет бронежилет. Для Степана броника не нашлось, да он и не должен был участвовать в боевых действиях. От оружия поэтому тоже отказался – только лишние осложнения будут, если ментам попадется.
Звонок в дверь был долгим, словно палец звонившего прилип к кнопке. Мария Игнатьевна застыла на месте, в последнее время любой резкий звук вызывал у нее нервную дрожь. Моздратенко, уменьшил громкость телевизора и, не вставая с табуретки, окликнул негромко хозяйку.
– Откройте, Марья Игнатьевна!
И знаком показал Багину в сторону кухни. Впрочем, Моздратенко не сомневался, что звонит не пресловутая Маркиза, а какая-нибудь соседка или подвыпивший мужичок из числа друзей мужа. Его пистолет остался в кобуре. Багин, которому все происходящее неприятно напомнило аналогичную сцену из «Места встречи изменить нельзя» занял позицию на кухне, напрягшись, как спринтер перед стартом. Поколебавшись, он вытащил пистолет и снял с предохранителя. Это было первое серьезное задание Багина, и он очень боялся облажаться.
Хозяйка подошла к двери и, по старой привычке не спрашивая, отперла.
– Марья Игнатьевна? – поинтересовался мужской голос.
Женщина, как видно, ответила кивком, ответа не последовало.
Багин выглянул в коридор, и в лоб ему сразу уперся глушитель пистолета. Пистолет держал парень в кожанке, смотревший на сержанта без всяких эмоций. Их пальцы одновременно нажали на курки. Милиционер отлетел в кухню и рухнул на стол, сбросив с него вымытые заботливой хозяйкой кастрюли и тарелки.
«Макаров» Багина был без глушителя, и его выстрел заставил Моздратенко выхватить свой пистолет и вскочить с места. По рации сержант связался с коллегами в доме напротив. Там мигом просекли ситуацию. Окно распахнулось и снайпер занял позицию в считанные секунды. Его напарник, дремавший одетым на раскладушке, бросился вниз, чтобы обеспечить прикрытие товарищам.
Тем временем Даня передал ошеломленную Марию Игнатьевну, ожидавшему на лестнице Степану и проследовал в квартиру за Лариком. Тот застыл в коридоре, держась за живот. Боль была адской.
– В упор… – прошипел он.
Пулю, выпущенную в упор, не мог остановить даже бронежилет. Даня выстрелил в лампочку в коридоре, свет на лестнице был отключен ими заранее. Подхватил товарища под руку и потянул к выходу. Идти вперед, в комнату, означало нарваться на пулю. Это он хорошо понимал.
Засевший в комнате Моздратенко повел себя как профессионал. Закончив связь, он присел, чтобы не попасть под пули нападающих или прикрывающего его снайпера. В коридоре пальнули еще раз, и свет там погас, подобравшись ближе, сержант выпустил туда грохочущую очередь из автоматического пистолета Стечкина.
Ларик ответил, но сержант уже откатился назад. Одна из его пуль попала в ногу раненому бандиту, и тот опустился на пол. Даня присел над ним, посылая пулю за пулей в комнату.
– Кончай тратить патроны, – сказал Ларик. – Сваливай. Мне все равно хана – менты если не прикончат, то вылечат, а так я сдохну по-любому. Катись, ясно!
Даня перекрестил его и слетел вниз по лестнице. Навстречу ему из распахнутой двери парадной
