— А как мы ее назовем? — спросил Гриша.
— Еловая! — не задумываясь, сказал Санька. — Я и на карте уже написал! И у Димы Большакова на ней ели нарисованы.
— Почему у Димы? — спросила Мария Петровна.
Мишук положил руку Саньке на плечо и по-дружески попросил:
— Расскажи… А то неудобно получается…
Пришлось Саньке снова вспоминать, как он нашел в тетрадке чертеж Димы Большакова и как тайком от всех ходил по болоту. Шутка ли — третий раз признаваться в своей вине! Неприятные были минуты. И Санька с завистью подумал о тех счастливчиках, которые ничего не делают тайком от друзей и которым ни в чем не надо признаваться.
Мария Петровна погрозила Саньке пальцем, а Ксению Даниловну заинтересовала болотная трава.
— Как ты ее назвал?
— Белоус.
— Пожалуй, и я с этой травой встречалась… Искали мы руду. Двое чуть не погибли в трясине, и тогда местные жители показали нам отличного проводника по болоту. И, по-моему, ту траву тоже называли белоусом.
— Конечно, — подтвердил Гриша. — Пришвин врать не будет! Он эту природу наизусть знает! Надо поискать белоус вокруг островины.
— Здесь его нет! — сказал Санька. — Он дальше!
— А может, есть! — возразил Гриша.
Ребята заспорили. Санька доказывал, что белоус растет за второй островиной. В тетрадке Димы между еловой горкой и деревом с наростом ничего, кроме пунктира, не было. А вот за деревом Большаков написал слово «белоус». Санька считал, что незачем терять время на поиски травы-проводника у первой островины, а надо хорошенько посмотреть, не видно ли какого-нибудь странного дерева на следующих островинах. Если оно найдется, — к нему и нужно идти по болоту.
Когда высказались все, заговорила Мария Петровна. Она вернулась к началу разговора.
— Название Еловая утверждаем? — спросила учительница.
Возражений не было.
— Единогласно… А день сегодня проведем так, — продолжала она. — Побываем у камня-следовика. Потом часть ребят поищет белоус, а самые зоркие пусть осмотрят дальние островины. Возможно, им удастся заметить дерево с наростом.
Для нетерпеливого Саньки эта программа была скучной, но с Марией Петровной не поспоришь. До обеда пришлось сходить к камню. А после обеда все поднялись на самую высокую точку островины — к разрушенному блиндажу. Здесь началось соревнование на зоркость. Договорились: кто первый увидит дерево с наростом, тот и придумает название новой островине.
Видимость была хорошая. Справа за угрюмой равниной трясины возвышались две зеленые горушки, слева — одна. На эти три островины и смотрели ребята, стараясь отыскать ориентир Димы Большакова. Левую рассматривали больше других, потому что дед Евсей бывал на двух первых островинах.
— Бинокль бы! — сказал Гриша. — Дедушка, а у Димы не было бинокля?
— Не было, — ответил пасечник.
— А если взять и пойти на островину без всякого ориентира? — спросил Вовка.
— Провалишься.
— И на лыжах?
— И на лыжах! — сказал старик и снова вспомнил, как он ходил по болоту за Димой Большаковым.
Из слов старика выходило, что, пробираясь к правым островинам, они держали курс сначала на левую островину, доходили до вешки и лишь у нее сворачивали вправо. Путь до вешки был прямой. После поворота тоже шли как по линейке. Чуть свернешь в сторону — и лыжи начинают продавливать мох. Ногой и не ступи — сразу провалишься!
Санька внимательней всех слушал эти рассказы. Он представил вешку и вдруг подумал, что дело совсем не в ней. Ее не увидишь издали в болоте. Не случайно Дима Большаков даже не нарисовал вешку в тетрадке. Скорей всего, она служила указателем поворота к правым островинам, а путь определялся большими заметными ориентирами. Один ориентир — Еловая островина, а другой — дерево с наростом. Но где оно?
Ребята так долго смотрели вдаль, что зарябило в глазах, но ориентир не хотел показываться.
— Пошли лучше белоус искать, — предложил Мишук.
Это было веселое занятие, и ребята согласились. На вершине остались двое: Санька и Катя. Вскоре они увидели, что мальчишки надели лыжи и разбрелись вокруг островины.
— Ничего не найдут! — сказал Санька и спросил у Кати: — А ты почему не пошла с ними?
— Так!
— Тогда помогай!
Санька развернул свою карту, а компас отдал Кате.
— Ты мне говори направление и расстояние до островин.
— Правая островина, — произнесла Катя и, подумав, сказала: — Метров восемьсот… Юго-восток…
Санька стал вычерчивать контуры правой островины.
С болота долетали голоса. Где-то далеко прокричала птица. Вечерело. Над мхами подымалась легкая дымка. Но воздух оставался прозрачным. Он только уплотнился, потяжелел. Удлинились тени от деревьев. Островины словно приподняли зеленые шапки. Косые лучи солнца осветили стволы.
А птица все кричала, отрывисто и беспокойно.
— Как-то непонятно тут, — сказала Катя. — И красиво, и печально, как осенью. И одной остаться страшно. Как ты не побоялся…
— Сколько до центральной островины? — перебил ее Санька.
— Тоже метров восемьсот… А скажи, Саша… Неужели ты тогда из-за меня?
— Не только! — буркнул Санька.
— Значит, из-за меня тоже? А я перетрусила — ужас!
— Сколько до левой? — спросил Санька.
— Сейчас, только ты мне еще вот что скажи: ты и на будущий год здесь останешься?
— А что?
— Да так!
— Ну и останусь! Здесь не хуже города будет! Хочешь знать — тут даже ванны в новом доме установят!
— Я не о том… Ты не будешь сердиться, если я летом опять приеду?
— А мне что — жалко, что ли? Даже интереснее…
— Интереснее? — оживилась Катя. — А почему?
Санька отмахнулся от нее.
— Привязалась! Потому что ты не как все девчонки… Не пищишь и с мальчишками везде бродишь!
Катя почему-то рассмеялась.
— Ты скажешь, сколько до левой островины или нет? — рассердился Санька.
Катя прикрыла рот ладошкой, посмотрела на островину сияющими глазами да так и застыла с немножко смущенным счастливым лицом. На одном из далеких деревьев, освещенных сбоку заходящим солнцем, виднелся какой-то нарост.
— Смотри! — шепотом произнесла Катя. — А я загадала: если мы с тобой увидим, будет все хорошо! И увидела! Смотри!
Санька тоже разглядел странное дерево, на ствол которого будто надето что-то вроде колеса.
— У-са-чи-и! — закричал он во все горло. — Ви-жу-у… Что я говори-и-ил?
И снова все собрались на верху островины. Но мнения разделились: одни видели нарост, другие нет.
