— У Семенова с баргутами существует договор, по которому он за каждую пару красногвардейских ушей платит им по царскому золотому.
Василий Андреевич торопился с докладом к Лазо в Даурию и решил доставить туда же в госпиталь и Семена. Роману пришлось поехать с ним, чтобы вернуться оттуда в свой полк с попутной машиной. Василий Андреевич посадил его на переднее сиденье с шофером, а сам устроился рядом с Семеном и Мишкой на задних местах.
Семен был в состоянии того возбуждения, которое наблюдается у раненых, когда им делается ясно, что они будут жить. Выражалось это возбуждение в необычайной для него разговорчивости. Сперва он все расспрашивал Романа о своих однополчанах, а потом принялся донимать Василия Андреевича. Тот, хотя и посмеивался про себя, но охотно отвечал на его расспросы о том, за что борются большевики, какую жизнь хотят они построить в России.
После его рассказов Семен выразил полное свое одобрение большевикам одним только словом: «Правильно».
Затем Семен неожиданно погрузился в раздумье.
В степи тем временем стало совсем темно. В небе высыпали густо звезды, и только на западе еще дотлевала заря. Роман уже думал, что Семен заснул, когда вдруг услышал его слова:
— Давно я, дядя Вася, ищу знающего человека, чтобы спросить.
— О чем же это?
— Да вот о звездах, — мечтательно протянул Семен.
— О звездах? — переспросил Василий Андреевич. — А почему это тебя заинтересовали звезды?
— Слыхал я, что будто бы и на звездах люди живут. Только, по-моему, брехня это.
Слушавшие Семена Мишка и Роман расхохотались. Василий Андреевич, покрутив с усмешкой свои усы, принялся объяснять Семену устройство вселенной.
— Гляди ты, что деется! До многого же ты на каторге дошел, — слушая его, не переставал удивляться Семен и под конец сделал самый неожиданный для всех вывод: — Выходит, богу-то и притулиться на небе негде, раз оно — одна пустая видимость. Только как же об этом стало известно, ежели там никто не бывал. А потом, хоть ты убей меня, не могу я себе представить, чтобы звездам и свету белому не было ни конца ни края. Вот как подумаю сейчас об этом, так ум за разум заходит. Должен же где-то быть сему край, — уже не требуя от Василия Андреевича ответов, сам с собою разговаривал Семен. Его слова звучали все тише и тише, пока, задремав, он не умолк совсем.
С мягкой усмешкой Василий Андреевич заботливо накинул на спавшего Семена брезент.
VI
Разъезды Второго Аргунского полка беспокоили противника у станции Шарасун. Группами в десять — пятнадцать всадников ежедневно появлялись они на сопках к востоку от станции. Стоило им приблизиться к железной дороге, как стоявший в Шарасуне бронепоезд открывал по ним орудийный огонь. Бронепоезд был пестро раскрашен, и казаки окрестили его «пегашкой». Заставить «пегашку» выбросить на ветер пару-другую шимоз вошло у них в привычку. О людях, которые выезжали на эту рискованную забаву, много говорили, с них брали пример. Поэтому охотники поиграть со смертью находились всегда.
Давно уже тянуло к этой забаве и Романа Улыбина.
Федот Муратов, который не ужился с моряками и недавно прикатил в сотню к своим землякам, чуть не каждый день приглашал его «подразнить» бронепоезд.
Федот уже побывал в передряге. Посланный однажды в головной дозор, далеко оторвался он от своих. Километра за три от Шарасуна накрыл его «пегашка» со второго выстрела. Сам он отделался ушибом, но конь под ним был тяжело ранен. Человек десять семеновцев помчались ловить Федота. Федот снял с коня седло, взвалил его на спину и побежал к своим, маячившим на дальнем увале. Но бронепоезд засыпал красногвардейцев шрапнелями, и они поспешили скрыться. Когда Федот выбежал на увал, их и след простыл, а семеновцы настигали. Федот яростно выругался, залег за песчаным холмиком тарбаганьей норы и стал отстреливаться. На свое счастье, свалил он с коня офицера, который командовал семеновцами. Не подобрав офицера, они ускакали назад.
За увалом шла дорога на Абагайтуевский караул. Изредка по дороге проносились красногвардейские грузовики в расположение Коп-Зор-Газа. Один вооруженный пулеметом грузовик появился в тот момент, когда Федот вышел на дорогу с седлом за спиной. Вечером он очутился на биваке Коп-Зор-Газа за двести верст от своего полка. В полку уже считали его погибшим, когда через четыре дня он неожиданно заявился не только живой, здоровый, но и с изрядным запасом китайского спирта в банчках.
Завидев банчки, казаки закрутили усами и оказали Федоту необыкновенно любезный прием. Здороваясь, величали его по имени-отчеству и старались не отлучаться, чтобы не прозевать угощение. Скоро банчки были раскупорены. Объявились услужливые помощники, которые осторожно переливали спирт в большой медный котел и разбавляли водой. Федот лежал на кошме и, дымя сигаретой, отдавал распоряжения. Первую кружку он поднес Тимофею Косых:
— Давай, командир, покажи, как пить следует…
Но в эту минуту в степи раздался незнакомый для многих звук. Он походил на протяжное коровье мычание. Федот прислушался и закричал:
— Ребята, а ведь это Лазо к нам катит!..
Через минуту на ближайшем бугре появился знакомый «Чандлер». Все кинулись встречать его. Впереди бежал и размахивал фуражкой Федот.
С Лазо приехал и Василий Андреевич. К нему начали подходить желающие поздороваться земляки. Одним он крепко пожимал руки, с другими обнимался. Возле него стоял Федот и называл ему по фамилии тех, кого Василий Андреевич не мог узнать. Подошли к нему и Алешка Чепалов с Петькой Кустовым. «Ага, — злорадно подумал Роман, — заюлили перед землячком, не побрезговали, что каторжанином он был. То-то!» — и сердце его переполнилось гордостью за Василия Андреевича.
Скоро Роман подошел к Лазо, щелкнул каблуками и, взяв руку под козырек, поздоровался с ним.
— Здравствуй, здравствуй, Роман, — подал ему руку Лазо. — Что же ты дядю не встречаешь?
— Да ведь к нему сейчас не протолкнешься… А вы надолго к нам?
— Думаю, что заночуем у вас. Надо как следует с вашим полком познакомиться, рассказать ребятам, как и что у нас. — В это время к ним подошли Василий Андреевич и Федот. Узнав Федота, Лазо спросил его:
— А ты, Муратов, как здесь оказался?
— Решил поближе к своим держаться. Человек я сухопутный.
— Сухопутный-то сухопутный, а сюда, кажется, заливать любишь, — щелкнул Лазо пальцем по шее. — Слышал я, что тебе у моряков дисциплина не понравилась.
— Это враки, — ответил, краснея, Федот и поспешил убраться. Когда Лазо и Василий Андреевич зашли в палатку Филинова, Тимофей подозвал к себе Федота с Романом.
— Надо, ребята, того… ужин сварганить получше. Гости-то у нас вон какие. Ведь Василия Андреевича пятнадцать лет мы не видели.
— Это можно, — сказал Федот. — Надо барана добывать. Разреши мне отлучиться на часок, да коня твоего дай мне заседлать.
Тимофей разрешил, и через каких-нибудь десять минут Роман и Федот скакали степью на север. Ехали они к бурятам, которые кочевали со скотом в соседней долине. Подъехав к бурятским юртам, Федот, не слезая с коня, закричал:
— Эй, хозяева!
Из ближней юрты вылез седой бурят в синем засаленном тарлике, с трубкой в зубах. Следом за ним появилась старуха и краснощекая, пышущая здоровьем девушка. Девушка была в черной конусообразной шапочке с красной кисточкой на макушке. В ушах ее красовались золотые серьги, на груди переливчато сверкали разноцветные шарики бус. Увидев ее, Федот приосанился, почтительно обратился к старому буряту с просьбой продать барана.
— Пошто не продать, продать можно. Только, однако, деньги у тебя худые, парень.
— Отчего же худые? Деньги у меня на любой вкус имеются. Есть царские, керенские, читинские, — и Федот извлек из полевой сумки порядочную пачку денег. — Выбирай, какие нравятся.
— Давай, однако, керенские. Только не знаю, сколько и взять с тебя. Двести рублей, не дорого ли?
