только пишет картину… Своей картиной он должен ответить на мучающие его вопросы. Вопросов же этих становится все больше. Случай с венграми не выходил у Мехти из головы. Кто-то расстреливает венгров… Кто-то заслал в их штаб врага — Карранти… Подозрительно часто начала ошибаться авиация союзников… Солдату Мехти мешают вернуться домой! Даже не верится: расстреляны венгры…
Мехти останавливал себя: при чем здесь картина? Как будто бы ни при чем. Но ведь его солдат — свидетель всех этих событий. И, значит, им место в картине Мехти. Вот только как все это передать?.. Отказываться от задуманной им темы и образов Мехти не хотелось…
И он снова уселся за альбом.
Над альбомом и застал своего друга Вася в одно теплое, безоблачное утро.
Через плечо у Васи было перекинуто мохнатое полотенце, подмышкой он держал сверток, из которого торчал конец мочалки.
— Ты что это, опять в ручье вздумал мыться? — покосился на него Мехти. — Смотри, кончишь воспалением легких!
— Зачем же в ручье? — степенно ответил Вася. — Баню построили, сегодня торжественное открытие!
Баня была для партизан насущной «проблемой». Обычно им приходилось мыться наспех, возвращаясь с задания, в каком-нибудь лесу; чаще же всего, согрев ведро воды, они споласкивались возле землянки или же, как Вася, на свой страх и риск купались в ледяном ручье.
— Где построили? Уж не в Триесте ли? — насмешливо спросил Мехти.
— Почему в Триесте? В Триесте мы, конечно, устраиваем баню фашистской сволочи… Да вряд ли я сунулся бы туда с одним полотенцем…
Мехти отмахнулся:
— Ну, замолол! Не морочь голову: мешаешь работать.
— Да, ей-богу же, баня! — взмолился Вася. — Пошли!
Мехти бросил кисть в ящик и вытер тряпкой руки.
— Идем, идем, — торопил Вася. — Сильвио уберет все, я ему уже сказал. Ох, и попаримся!
— А ты не врешь, Вася?
— Да нет же! Вот спустимся вниз, минуем крутояр, а за ним этот… грот…
— И в гроте баня?
— Да еще какая! Выпросили у повара котел, вкатили его в грот, под ним очаг сложили, вытяжку сделали…
Вася оторвал от приземистой сосны несколько веток.
Мехти невольно прибавил шагу.
— Молодцы ребята!
— Вот вытяжка только плохая, — пожаловался Вася. — Дыма в бане больше, чем пара… Зато жарища!.. Поп первым полез, а обратно его за ноги вытянули. Думали, уж конец, ан нет, отдышался на свежем воздухе!
Маленький священник с мокрой, свалявшейся бородой все еще сидел у грота. Вокруг него толпились партизаны.
— Привет святому отцу! — подходя, крикнул Мехти. — Не по вкусу пришлась банька?
— Это не баня, — отрезал старик.
— А что же это такое? — запальчиво спросил Вася.
— Та самая геенна огненная, что уготовил нам Ватикан на том свете! — сокрушенно, под общий хохот произнес священник. — И никому не советую ходить в этот ад, пока туда не поволокут силой.
— А мы неверующие, товарищ священник! — озорно крикнул Мехти, стягивая с себя свитер. Они с Васей быстро разделись и в одних трусах вбежали в грот.
Грот — узкий, с низеньким сводом — и впрямь мог сойти за один из вариантов адского пекла.
В углу грота сложен был очаг, а на нем установлен огромный котел передвижной солдатской кухни. В очаге с треском и шипением горели еловые ветки, языки пламени лизали бока котла. Котел дрожал, грозя в любую минуту разорваться.
От жары, дыма и пара нечем было дышать.
Тем не менее картина преисподней показалась бы священнику куда более полной, если бы он рискнул заглянуть сюда еще раз. В «геенне огненной» налицо была теперь еще одна неотъемлемая ее деталь: скачущие и вопящие черти.
— Эх, люблю! Дух спирает! — кричал Вася, распирая мочалкой тело. — Давай прибавим!
— Давай!
Ножкой табуретки Вася вытолкнул из очага большой раскаленный камень. Вася зачерпнул тазом из котла кипящую воду и вылил ее на камень. Столб горячего пара взметнулся вверх; расползшись, пар заполнил весь грот.
— Хорошо! — одобрительно крикнул Мехти.
А Вася уже неистово хлестал себя сосновой ветвью, весь извиваясь после каждого удара.
— Осторожно, — всполошился Мехти. — Это тебе не береза, в кровь обдерешься!
— А ты с березовым веником на полке сиживал? — полюбопытствовал Вася.
— На самой верхней, и не раз!
— А как потом насчет холодного кваску?
— И квас пивал.
Мехти облил себя горячей водой.
— Хорошо, — снова воскликнул он, — душа добреет…
Он еще раз окатился водой и, в конец расшалившись, торжественно продекламировал:
В ушате, в корыте, в лохани,
В реке, в ручейке, в океане,
И в ванне, и в бане
Всегда и везде
Вечная слава воде!
— Конец Мойдодыра! — воскликнул Вася. — Ты еще помнишь?
— А разве это давно было? — вопросом на вопрос ответил Мехти.
И Вася не мог не согласиться, что, в сущности, совсем еще недавно Мехти, так же как и он, Вася, читал по складам и учил наизусть детские стихи.
— Будто вчера это было, как я с соседом в баню ходил, — сказал Мехти.
— Почему с соседом?
— Я себя уже взрослым считал, — семь лет, с тетей ходить стеснялся, вот и водил меня в баню сосед.
— А у вас бани тоже с парной, с веником?
— Нет…
И хотя вряд ли можно было придумать менее подходящее место для рассказов, Мехти, не забывая усиленно растирать себя мочалкой, рассказал Васе о том, как они с соседом ходили в маленькую баньку на улице Касума Измайлова, совсем рядом с их домом.
Там был расписан масляной краской весь предбанник. Маленькому Мехти очень хотелось поближе посмотреть затейливые узоры и даже пощупать их руками, но он со вздохом подавлял это желание и, стараясь во всем подражать старшим, медленно раздевался, обворачивал вокруг бедер узкую красную простынку и шел внутрь. Терщик тер его «кисой» — шерстяной рукавицей, и Мехти было непонятно, почему он ухмыляется, когда под рукавицей появляются катышки грязи. Потом терщик кидал кусок мыла в мокрый полотняный мешочек, дул в него, появлялось легкое пенистое облако мыльной пены.
Сколько ни пробовал Мехти сам выдуть такую обильную и легкую пену — ничего не получалось, а мыться этой пеной было такое блаженство!
Красный, распаренный, выходил он впереди соседа в предбанник и садился на скамеечке. Банщик плескал ему на ноги теплую воду, и только после этого он с ногами поднимался на скамью и начинал обтираться.
Отдохнув и съев яблоко, особенно вкусное и холодное после жаркой бани, они шли домой.
