- Давно в больничке кантуешься? - спросил офицер
- Да уж больше месяца.
- Э... брат, так ты ничего не знаешь. Ходжалы вчера взяли, сегодня зачистка идет. Нас туда вызвали, наверное, и твои там.
- Азэров там режут, да... - сообщил Гиви, свистя носом.
Никто особо внимания не обратил - пьяный он и есть пьяный.
Перед Ходжалами офицеры остановили машину. Долго блевали на обочину - перепились до такой степени, что один из офицеров, тот самый Гиви оставил в салоне АКС-74У. Он, оказывается, сидел на нем всю дорогу! Вот уж воистину - пьяному море по колено. Гагик мог срезать автоматной очередью всех четверых - но это явно были свои. И тем не менее - ему было неприятно смотреть на этих явно тыловых 'танкистов' и 'артиллеристов'.
Город Ходжалы уже отгорел, хотя было видно, что совсем недавно здесь был жестокий бой. Разрушенные обстрелом дома щерились оскалом выбитых окон, перекопанная, перепаханная снарядами, раскисшая дорога скользила под ногами.
В местной школе, где был временный штаб армянских сил самообороны было шумно, весело, как всегда бывает после победы. Кто-то входил и выходил, шумели рации, подъезжали и отъезжали машины, на дверях стоял солдат в каске с азербайджанским флажком, с пулеметом ПК и еле стоящий на ногах. Документы он ни у кого не проверил...
Едва зайдя, в районе раздевалки, Гагик в калейдоскопе спешащих людей наткнулся на знакомое лицо.
- Товарищ капитан!
Капитан Мкртчян, который командовал группой, остановился, недоуменно посмотрел на худющего, косматого парня. Потом - его лицо осветила улыбка узнавания, он и сам был небрит уже который день.
- Бабаян?
- Так точно. Прибыл для дальнейшей службы.
- Тебя чо там, не кормили в госпитале? Пойдем ка...
Капитан завел Гагика в комнату, где когда то учились дети. Теперь - доска была сорвана и на ней, положенной в углу на пол лежал чей-то спальник, вся мебель частично вынесена, частично свалена в угол, на полу - нанесенный сотнями грязных ботинок толстый слой жирной, липкой грязи. На стене - со старенького портрета с ужасом смотрели на это Владимир Ильич Ленин, Карл Маркс и Фридрих Энгельс.
Капитан втянул воздух, потом протянул руку
- Давай.
Гагик, отстегнул флягу, протянул ее командиру. Тот взял, оценил на руке вес, приложился пару раз, солидно так. Вернул остатки Гагику.
- Живой?
- Нормально...
- Значит, группа сейчас в поле, но тебя добросят. Иди - спортзал там, вон туда идти. Поставят на довольствие, ствол выдадут. Скажи - от меня, там по тылу человек работает, в одной группе в институте учились. Спать хочешь?
- Да как...
- Тогда в бэтре поспишь. Сходи в столовку, пожри - и через час у главного входа. Там бэтр будет стоять, на нем доедем. И форму, форму смени, пусть Аслан новую выдаст, не жмотится.
- Есть...
Через час - Гагик Бабаян, сытый, в новенькой форме, с новеньким АК-74 (положение со снабжением медленно но верно улучшалось) - вышел к главному входу, где матерились по-русски, и где попыхивал острым, бензиновым дымом старый, семидесятый бэтр. Все полезли на броню, Гагик протиснулся в десант, там лежали какие-то мешки. Уснул, еще когда не успели толком тронуться.
Они приехали, когда все уже было кончено - опоздали. Темнота, куски поля, выхватываемые светом мощных, электрических фонарей и голоса в темноте. Свои, родные, армянские гортанные голоса...
А еще там пахло кровью. Гагик понял это, когда только вылез из бронетранспортера.
- Строиться! - крикнул кто-то
Гагик не услышал команды. Забросив за спину автомат, он сошел с дороги и пошел в поле. Споткнулся обо что-то, включил фонарь - труп. Повел дальше лучом - еще один и еще. Трупов было столько, что их невозможно было и сосчитать.
И тогда боец армянской разведгруппы Гагик Бабаян сел прямо в снег у трупа, об который он споткнулся и сказал
- Прости, отец...
И заплакал.
И плакал до тех пор, пока к нему не подошел капитан Мкртчян. Постоял немного рядом, а потом жестко, как кнутом хлестнул - спросил.
