время от времени, на этой улице появляться некий дом и из него раздаются странные звуки. Таким образом, задержав его приблизительно до полуночи, я должен был проводить его до начала улицы. Когда мы будем идти, раздадутся крики. Я должен привести его назад…
— Всё ясно как день, — сказал Питер. После предварительного шока он будет вынужден признать, что ваша живопись — триумф академической точности.
— Надеюсь, — сказал мистер О'Халлорэн, — всё ещё можно провернуть, как первоначально планировалось. — Он с некоторым беспокойством посмотрел на Питера, который в ответ заметил:
— Я тоже надеюсь. Я также надеюсь, что у вашего дяди здоровое сердце. Но могу я, тем временем, дать сигнал своему незадачливому полицейскому и снять груз с его души? Он рискует потерять шансы на продвижение из-за подозрений, что он был пьян при исполнении служебных обязанностей.
— О, Боже! — воскликнул мистер О'Халлорэн. — Нет, я не хочу, чтобы он пострадал. Зовите его.
Сложность состояла в том, чтобы при дневном свете констебль Бёрт узнал то, что видел ночью через щель почтового ящика. Оглядев разрисованные холсты, на которых предметы и фигуры были так странно сжаты и искажены перспективой, он понял не слишком много. Только когда конструкцию собрали и осветили в занавешенной студии, он, наконец, неохотно позволил себя убедить.
— Это замечательно, — сказал он. — Напоминает Маскелина и Деванта.[11] Жаль, что сержант этого на видит.
— Приведите его завтра ночью, — сказал мистер О'Халлорэн. — Позвольте ему стать телохранителем моего дяди. Он повернулся к Питеру. — Вы, кажется, умеете находить общий язык с полицейскими. Сможете заманить этого парня? Ваш облик голодающего служителя богемы не менее убедителен, чем мой. Что скажете?
— Ну, не знаю, — сказал Питер. — Этот костюм терзает мою душу. Кроме того, действительно ли это порядочно по отношению к полицейскому? Я отдаю в ваши руки члена Королевской академии искусств, но когда речь идёт о страже закона… Черт побери всё! В конце концов, я отец семейства, и должно же у меня иметься
ТЭЛБОЙЗ (Talboys)[12]
История с участием лорда Питера Уимзи
— Отец!
— Да, сын мой.
— Вы помните, те персики мистера Паффетта, такие большие-пребольшие, вы ещё говорили, что я не должен их брать?
— Ну, и?
— Я их взял!
Лорд Питер Уимзи перевернулся на спине и в испуге уставился на своего отпрыска. Его жена отложила шитьё.
— О, Бредон, как нехорошо! Бедный мистер Паффетт собирался показать их на Выставке цветов.
— Ну, мама, я же не хотел. Это на спор.
Предложив это объяснение, чего бы оно ни стоило, мастер Бредон Уимзи снова перевел полные искренности глаза на отца, который со стоном принял сидячее положение.
— И
— Ну, отец, мистер Паффетт меня видел. Он придет поговорить с вами, когда наденет чистый воротничок.
— О, понимаю, — с облегчением произнес его светлость. — И ты подумал, что следует прийти и покончить с этим делом прежде, чем я ещё больше распалюсь, услышав его версию инцидента?
— Да, сэр.
— Во всяком случае, это разумно. Очень хорошо, Бредон. Поднимись в мою спальню и подготовься к экзекуции. Розги ты найдёшь позади туалетного столика.
— Да, отец. Вы не слишком задержитесь, сэр?
— Я выжду ровно столько, сколько тебе потребуется для осознания и раскаяния. Всё, прочь!
Преступник торопливо скрылся в направлении дома, палач поднялся на ноги и неторопливо с мрачным видом последовал за ним, на ходу закатывая рукава.
— Дорогая! — воскликнула мисс Куирк. Она в ужасе смотрела сквозь очки на Харриет, которая спокойно возвратилась к шитью. — Конечно,
— Позволю? — удивленно переспросила Харриет. — Едва ли это слово сюда подходит, вы не находите?
— Но Харриет, дорогая, он не должен этого делать. Вы не понимаете, насколько это опасно. Он может сломать характер мальчику на всю жизнь. Этих маленьких человечков нужно убеждать, а не ломать их волю своей жестокостью. Когда вы причиняете боль и наносите оскорбление такому ребенку как этот, вы заставляете его почувствовать себя беспомощным и униженным, и всё подавленное негодование впоследствии вспыхнет самыми экстраординарными и отвратительными способами.
— О, я не думаю, что он негодует, — сказала Харриет. — Он обожает своего отца.
— Ну, если этот так, — парировала мисс Куирк, — то это своего рода мазохизм, и его необходимо пресечь — я имею в виду, нужно мягко перенаправить его на что-нибудь другое. Это неестественно. Как может кто-либо испытывать
— Не знаю, но, по-видимому, часто происходит именно так. Мать Питера порой шлепала его домашней туфлей, но они всегда были лучшими друзьями.
— Если бы у меня был свой ребенок, — сказала мисс Куирк, — я бы никогда никому не разрешала поднимать на него руку. Все мои маленькие племянники и племянницы воспитаны согласно современных научным веяниям. Они даже не слышат таких слов как «нельзя». А то смотрите, что происходит. Только
— Да, — сказала Харриет. — Я полагаю, что тут вы правы. Он бы всё равно взял персики, но это не было бы непослушанием.
— Именно, — с торжеством воскликнула мисс Куирк. — Вы создаете преступление, а затем наказываете за него бедного ребенка. Кроме того, если бы не запрет, он оставил бы фрукты в покое.
— Вы не знаете Бредона. Он никогда ничего не оставляет в покое.
— Конечно же нет, — согласилась мисс Куирк, — и он никогда не перестанет, пока вы окружаете его запретами. То, что он зарится на чужое, для него просто акт неподчинения.
— Он не часто бывает непослушным, — сказала Харриет, но, конечно, очень трудно отказаться, когда тебя подначивает такой большой мальчик, как Джордж Уоггетт. Я полагаю, что, как обычно, это был Джордж.
— Без сомнения, — заметила мисс Куирк, — все деревенские дети воспитываются в атмосфере придирок и подначивания. Это заразительно. Демократические принципы — это, конечно, всё очень хорошо, но я не считаю разумным подвергать вашего мальчика порче.
— Вы бы запретили ему играть с Джорджем Уоггеттом?
— Я никогда ничего не