Вот мы и гребли эту мокроту полками, стендами и дверцами от шкафов. Ноги скользили, тонюсенькие фанерки ломались, а доски набухали и становились неподъемными. Да, еще, ну что такое кирзовые сапоги?! Через час они были уже вдрызг мокрые. Технология уборки была крайне проста и примитивна. Разбегаешься, толкаешь перед собой доску и врезаешься в кучу снега, пролетаешь несколько метров вперед, и доска натыкается на трещину в асфальте, и ты летишь в сугроб.
Вот сегодня, например, убирали снег. Капитан нам говорил: «Такого не было 50 лет, в Самарканде объявлено стихийное бедствие!» А нам-то от этого не легче. Портянки мокрые, снег гребем тяжелыми плитами ДСП и хрупкой фанеркой. Одно и то же место в день убираем по три раза. Ну, какое там удовольствие, был бы хоть инструмент хороший. Я все вспоминаю, как я чистил дорожки у Федоровых на даче! <…>
Для добросовестной службы в рамках устава у рядовых-срочников стимулов нет. Стимулами является все, что связано с прекращением службы «дембелем». Контекст дембеля — это контекст мотивированности и заинтересованности солдата. Поэтому если командиру части важно, чтобы некий объект был построен быстро и качественно, то этот объект поручат строить дембелям. Это называется «дембельский аккорд» — разнарядки на глобальные и наиболее важные в масштабах части работы. Суть «аккорда» проста — пока не сделаете, не уволитесь.
«Дембельские аккорды» — почти всегда работа по строительству новой недвижимости — казарм, автомобильных боксов, каменных заборов, коровников, конюшен и т. п. Трудно сказать, какой процент в бюджете армии покрывают эти работы. Наблюдая их масштабы, когда каждые полгода бесплатно и ударными темпами воздвигаются новые постройки и ремонтируются старые, думается, что не малый.
В условиях дефицита и неравномерного распределения армейского бюджета госпиталя и санчасти так же вынуждены эксплуатировать труд больных либо заинтересовывая, либо принуждая. В конце 1980-х годов я два раза лечился в прекрасном Кишиневском госпитале, и каждый раз, пытаясь продлить это удовольствие, устраивался там на работу. Надо сказать, работа была не трудной, и никто никого не принуждал ее выполнять, — напротив, надо было приложить усилия, чтобы устроиться в рабочую команду. В первый раз это была работа лаборанта в биохимической лаборатории, где приходилось мыть пробирки, а во второй раз удалось попасть в тайную бригаду каменщиков, созданную из солдат стройбата. Они якобы страдали от каких-то страшных болезней и поэтому лежали в госпитале месяцами, до тех пор, пока не подойдет срок, после которого их следовало направлять на комиссование. Тогда их на неделю выписывали в часть, где им «вдруг» становилось хуже, и они возвращались обратно, строить новый лечебный корпус из камней старых румынских конюшен.
Казалось бы, какая солдату разница, где работать — в госпитале или в собственной части. Выгода, тем не менее, очевидна. Она определяется отличием конструктивного труда, пускай бесплатного, от труда репрессивного, организованного как средство социального подавления.
Разумеется, практика дембельских аккордов противозаконна. В разгар «перестройки» с ней пытались официально бороться, но это ни к чему не привело. Командир части может любой комиссии сказать то, что приходилось неоднократно слышать автору данной работы: «А их никто не заставляет. Просто солдаты, уходя, рады сделать этот подарок родной части, где они были так счастливы!» Это, разумеется, цинизм, но цинизм не конкретного командира. Это цинизм системы. Юноши, одетые в х/б б/у, получающие жалование 15 руб. в месяц, строящие и подновляющие для себя бараки, обслуживают и несут материальную ответственность за системы, стоимость которых исчисляется миллиардами. В результате воинские части получают новые казармы (или — автомобильные боксы, заборы, коровники, свинарники и т. д.), неуставные отношения — официальную санкцию, а общество — дедовщину как стратегию выживания.
Деньги
Весна и осень в любой воинской части — это время всеобщего ожидания новых духов. Молодые бойцы (прослужившие полгода) ждут их как младших напарников для того, чтобы возложить на них часть своих обязанностей; деды же ждут их из патриархального любопытства, акцентируя общесоциальный дискурс своего ожидания: дескать, «и кто же нас заменит». Офицеры (особенно старшие) также ждут молодое пополнение, стараясь отобрать в свое подразделение наиболее доброкачественные «экземпляры». При этом все, обладающие хоть какой-нибудь властью, видят в духах возможность поправить свое материальное положение. Но о материальной стороне общения с «карантином» вслух говорить не принято.
Прапорщик Николай считался в своей воинской части большим специалистом по качественной доставке молодого пополнения со сборных пунктов разных городов страны в свою часть. Начальство его за это ценило и постоянно, два раза в год, посылало в такие командировки. Николай в своей компании рассказывал об уловках, к которым он прибегал, чтобы выкачать побольше денег из новобранцев.
В поезде, незадолго до прибытия, прапорщик начинает проводить компанию за подписку на газеты и журналы. Якобы, когда призывники приедут, чтобы они имели подписные издания. Это заведомая ложь, поскольку новобранцев потом разбросают по разным подразделениям. Кроме того, подписка уже и так давно оформлена теми, кто служит, и/или уволился. При этом выписывался на год стандартный набор газет: «Комсомольская правда», «Аргументы и факты» и «Красная звезда». Истинная стоимость подписки на два порядка меньше тех денег, которые собирали, но посчитать никому в голову не приходило. В ротах подобные поборы осуществлялись на демонстративно «добровольной» основе. Замполит выступал с длинной речью о том, что «те, кому дороги его семь рублей, конечно же могут их не сдавать». На языке толпы это звучит так: «Те козлы, которые хотят зажать свои жалкие семь рублей, пусть их зажмут, за них товарищи заплатят этот сбор. А то они еще, чего доброго, застучат». Манипуляторы эксплуатируют корпоративную этику.
В случае, если кто-то из новобранцев в пути проштрафится, нарушители порядка могут быть поставлены в положение, когда им придется выкупать свои военные билеты. Сопровождающий здесь якобы не причем, он просто «договаривается» с мифическим комендантом, который возвращает конфискованный документ за деньги.
Прапорщик опытным взглядом вычисляет в группе новобранцев лидеров, и как бы в доверительной беседе сообщает, что есть возможность устроить надежных ребят на службу в хорошее место (в санчасть, хоз. взвод, столовую), и просит подобрать кандидатов. Естественно, услуга не бесплатна, причем все кандидаты платят (речь шла о 50 советских рублей), «конечно же, не ему», а тому, кто этим распределением заведует. Потребовать деньги назад в такой ситуации просто невозможно хотя бы потому, что команду новобранцев еще не раз могут передать с рук на руки, переформировать, раскидать по разным подразделениям и т. п.
Это наиболее безопасная для сборщика и благовидная форма поборов. «Сбор натурой» состоял в следующем. Когда запасы спиртного у новобранцев кончались, это не ускользало от взгляда сопровождающего прапорщика. На подходящей станции он вдруг всех отпускал «погулять», зная цель таких прогулок. При входе же в вагон устраивал обыск каждого, и все изымал. Так он собирал несколько ящиков водки, которые по прибытию в часть передавал вышестоящему начальству.
Подарки дарятся младшими старшим на дни рождения, на дембель, к очередному приказу и т. п. — в зависимости от местных традиций. Допустим, во взводе учебной части два сержанта — старший и младший. Младший отводит в сторону одного из лидеров-активистов и доверительно сообщает, что, дескать, у старшего скоро день рождения, не хотят ли ребята скинуться на подарок и преподнести «обожаемому» «старшому» «сюрприз»? Эти трюки проходят запросто у прирожденных манипуляторов. Они так и
