собственного расследования уголовного дела о нанесении Сивериным тяжкого телесного повреждения поэту Соколову.
Почему-то он сразу заподозрил, что Сиверин берет на себя вину за кого-то другого. Да и сейчас, по прошествии некоторого времени, просматривая снова материалы следствия, он был уже почти уверен, что Сиверин себя оговаривает. И вообще, очень вероятно, что эта компания, каждый из этих троих, включая потерпевшего, знают злодея, и скрывают его.
Свидетели (пожилая семейная пара — совершала вечерний моцион во дворе дома и школьница — тоже, выгуливала собаку), настаивали на следующей последовательности событий: Светлана Адамовна и Соколов вошли в подъезд не сразу. Они остановились у дверей и вроде о чём-то как будто спорили, или договаривались, а Сиверин стоял и наблюдал за ними от угла дома, особенно он не прятался, и к стене не прижимался, стоял на свету, но Соколов и Светлана Адамовна, будто специально, может действительно, его не замечали.
Когда Светлана Адамовна и Соколов вошли в подъезд, Сиверин тоже двинулся по направлению к подъезду, но он шёл, не спеша, а побежал лишь только тогда, когда из подъезда раздался женский крик. Он заскочил в подъезд и почти сразу оттуда вышел, пятясь и обнимая Соколова, потому что тот почти висел на его руках. Сиверин тут же положил Соколова лицом в снег, причём получилось так, что ноги Соколова остались в подъезде, и дверь, хоть и на пружине, но из-за этого полностью не закрылась. Сиверин сначала стал, было, звать на помощь, но потом что-то или кого-то увидел в подъезде, испугался и убежал.
Показания Светланы Адамовны: в подъезде не горела лампочка, поэтому я ничего не видела, но почувствовала что-то страшное, испугалась, закричала и побежала вверх, потому что впереди, на втором этаже горел свет.
Показания Василия Сиверина: когда Светлана Адамовна закричала, я ворвался в подъезд и ударил ножом Соколова, потом вытащил его из подъезда и положил на снег, во дворе были какие-то люди, я стал звать их на помощь, но когда, вдруг понял, что зря убил человека, испугался и убежал.
На вопрос: почему на ноже нет отпечатков его пальцев, утверждает, что это какая-то ерунда и что отпечатки должны быть.
Пролистав тоненькую папку уголовного дела, Александр Владимирович задумался: «Наиболее вероятно, что произошло следующее: Сиверин заскочил в подъезд и ему на руки упал Соколов, уже с ножом в спине…. Соколов шёл из подъезда на улицу, наверное, уже потерял сознание, стал падать, тут заскочил Сиверин, подхватил его, вытащил из подъезда, положил на землю, стал звать на помощь. Потом, Сиверин утверждает, что до него дошло, он осознал, что убийца, испугался и убежал. Однако дверь в подъезд в тот момент была приоткрыта, и он туда посмотрел, потому что ноги Соколова…
Что увидел Сиверин через приоткрытую дверь?
Что же его там так напугало, что он бросил Соколова и убежал?
А может быть он там ничего не увидел, а просто понял что из спины Соколова торчит его нож… Но почему же тогда на первом допросе Сиверин заметно испугался, когда я его спросил: „Почему на ноже нет его отпечатков пальцев?“ Такая реакция психологически не достоверна, он должен был бы, наоборот, приободриться, а не испугаться… Так что же там он увидел, через приоткрытую дверь?»
Александр Владимирович вздохнул, закрыл папку уголовного дела и позвонил дежурному милиционеру. Он распорядился, что бы к нему привели подозреваемого.
Сиверина привели. Голиков попросил его сесть на стул справа от себя, у стены, затем отпустил милиционера и задал первый вопрос:
— На что-нибудь жалуетесь, Василий Григорьевич? Может, хотите сделать для следствия какое- нибудь важное заявление?
— Спасибо за беспокойство, Александр Владимирович. Нет, никаких заявлений я делать не буду.
— Не понимаю. Прошло столько дней. Вы, должно быть оценили возможные последствия для себя, всё хорошо обдумали… Но, почему же вы не хотите снять с себя ответственность за столь тяжкое преступление?
— Ну, допустим, я от всего откажусь… Сделаю заявление, что не убивал. Тогда вы меня спросите: «Кто же это сделал, если не ты?» А я не знаю.
— Знаешь!
— Да я не могу даже представить, кто бы мог это сделать, кроме меня! И нож, ведь, мой, из тела торчал…
— Ну и что из того, что нож твой. В тот день его у тебя не было. Накануне ты отдал свой нож Бинниковой. Хочешь прочитать её показания?
— Всё это не серьёзно: она, может быть, могла оставить нож в своём рабочем столе, а на следующий день она на работу не пришла, так что не могла знать: кто из стола взял нож — я, или кто-то ещё.
— Вот именно: «кто-то ещё»!
— Кто-то ещё, я сказал для объективности.
— Для объективности! — фыркнул Голиков, — Вот и получается, что все продукты твоей мыслительной деятельности, которыми ты сейчас со мной так скромно делишься… они были осуществлены когда-то раньше без серьёзных ошибок. Сейчас они только разоблачают те причины поведения — твоему сознанию, которые противостоят пережиткам прошлого. Что-то у тебя было в прошлом… Что-то такое страшное, что ты даже согласен на самооговор… Но, то, что ты согласился на убийство, ещё вовсе не означает, что ты его совершил. Почему ты так испугался, когда я спросил про отсутствие твоих отпечатков пальцев на ноже? Подумал, что, эксперты обнаружили на нём отпечатки пальцев другого человека? Того, кто действительно взял твой нож из стола Бинниковой? Ведь после недолгих размышлений совсем нетрудно прийти к выводу, что на ноже должны сохраниться отпечатки пальцев Светланы Адамовны…
— Во-первых, на ноже вы вообще никаких отпечатков не обнаружили. Правильно я предполагаю? Молчите. Но, допустим, что на ноже вы обнаружили отпечатки Светланы Адамовны. Ну и что? Назовите мне хоть одну действительную причину, за что ей убивать Соколова? Серьезную, необходимую причину!
— А ты за что его убил?
— Ну, я услышал крик… Кинулся спасать. Я ни о чём даже не успел подумать. Всё произошло молниеносно… А вот любая трезвая женщина, тем более такая, как Светлана Адамовна, сначала хорошо подумает, а потом уже делает. Потому что она учитывает неизбежность наступления последствий. И она не может, даже теоретически, находиться в состоянии аффекта по отношению к Соколову.
Сиверин взял пачку сигарет, лежавшую с его краю стола. Голиков полез в карман за зажигалкой. Сиверин тут же положил пачку назад, на стол:
— Нет, нет. Я курить не буду… Но, если, как вы предполагаете, она тайно взяла нож из стола Васильевой с какой-то определённой целью, то на лицо преступный умысел. А вот это, уже ни в какие ворота не лезет. Тут должна быть очень серьёзная причина. Но её нет! И не может быть такой причины, которая бы заставила Светлану Адамовну попытаться убить Соколова. Кто он для неё? Зачем он ей?
— Она Соколова перепутала.
— С кем?
— С вами!
— Тогда Светлане Адамовне не избежать психиатрической экспертизы.
— Василий Владимирович, вам не шутит надо, а думать, думать и ещё раз думать. Вы должны всё- таки сознаться!
— Я сразу во всём сознался.
— Это не то.
— Ну, может быть, кто-то ещё был. Ведь Светлана Адамовна кого-то испугалась в темноте и закричала. Как она объяснила вам эту причину? Почему она закричала?
— Ей показалось, что кто-то дотронулся до неё в темноте.
— Ну вот, видите…
— Никто ничего не видел. Потому что лампочка в подъезде не горела… Да и не верю я в кого-то ещё. Против любого постороннего в этом деле у нас есть очень сильный аргумент — твой нож… Хотя, может, ты и прав — не против любого… В тот день Светлана Адамовна спрашивала у главного редактора про нечто странное.
— С вашей недоверчивостью, Александр Владимирович, любое действие интересующего вас субъекта
